Тридцать лет под землей

Взволнованный научный мир направил в до того неизвестную и вдруг ставшую знаменитой пещеру, названную мной «Пещерой Монтеспан» (по имени соседнего селения), комиссию, состоявшую из выдающихся археологов — французских, английских и бельгийских. Были предприняты работы по понижению уровня вод, чтобы сделать пещеру доступной для официальных посетителей, и в один прекрасный день я имел честь провожать до места находок группу, состоявшую из академиков. Их энтузиазм, когда они оказались перед лицом волнующих остатков, не поддается описанию. Достаточно сказать, что они распознали в стенной гравировке и в лепке приемы магических заклинаний (колдовство в доисторическое время было в большом ходу). Глиняные статуи пещеры Монтеспан долго и в совершенстве изучались; о них были сделаны многочисленные научные сообщения — первое во Французской академии наук. Эти статуи восходят к началу мадленской эпохи[4], то есть 20 тысяч лет назад, и поэтому представляют собой самые древние из известных статуй мира.

ГРОТ РЕВУЩЕГО ЛЬВА

Восемь лет спустя после открытия пещеры Монтеспан, продолжая исследования в предгорьях Пиренеев, мне случилось проникнуть в другой подземный поток, похожий на поток Монтеспан. Как и он, ручей Лябастид (в Верхних Пиренеях) прорезает гору насквозь, и здесь я также пытался проследить его течение из конца в конец.

Первая рекогносцировка была довольно трудной, потому что к ней я приступил в начале весны, в период полых вод. Пришлось пролезать в наклонную трещину, куда уходил ручей, ползти между водой и камнем по ложу из жидкой грязи и обдирать спину о шероховатости низкого потолка. Дальше уже можно было выбраться из этого «прокатного станка», где оглушительно бурлила вода, а ток воздуха грозил потушить ацетиленовую лампу, заменившую мою жалкую свечку былых времен.

Выйдя, наконец, в высокий большой зал, я быстро его пересек и опять попал в извилистую и низкую галерею, но присутствие тяжелого зараженного, негодного для дыхания воздуха заставило меня уйти. После я вернулся к этому подземному ручью, прошел по его течению и дошел, не встретив вредных газов, до прекрасного подземного озера; переплыл его, но наткнулся на сифон. Нырнув, прошел сифон, но за ним оказался другой, слишком глубокий и непреодолимый. В этом гроте все было против меня — не только вода, но и отравленный газом воздух, и я вышел из него в унынии. В другом гроте, находившемся по соседству, куда я направился, не одеваясь, меня ждал приятный сюрприз, вполне вознаградивший за напрасные труды. Насколько первый грот был неприятен и истощал силы ледяной водой, острыми камнями потока и чрезвычайно низким потолком, настолько второй грот приятно удивил своей обширностью и высотой сводов. Но, увы, на земле нет полного счастья! — горелка ацетиленовой лампы, и до того ведшая себя плохо в потоке, теперь дымила и давала такой слабый свет, что я стал похож на затерявшегося во мраке ночи светлячка. Поэтому, чтобы не заблудиться в совершенно незнакомом гроте, я решил все время держаться одной стены с расчетом вернуться и еще раз идти тем же путем.

В тот же день, когда, казалось, все вооружилось против меня, на мою долю выпала удача открыть новые доисторические изображения. Может быть, именно то, что обстановка заставляла держаться близко к стене, дало мне возможность всмотреться в нее особенно внимательно. Как бы то ни было, но с трудом удалившись на 300 метров от дневного света, я вошел в зал, напоминавший своим прибитым и утоптанным полом зал безголового медведя в пещере Монтеспан. Что-то мне подсказывало, что я здесь найду доисторические реликвии, и на самом деле, водя коротким пламенем вдоль потолка, я вдруг замер на месте, различив поразительный по своей реалистичности рисунок головы ревущего льва!

Случай — или то, что принято называть случаем, — привел меня с первых же шагов к открытию самых захватывающих из многих произведений искусства, одно за другим вскрывавшихся вокруг меня на стенах: лошади, бизоны, олени, каменные бараны, даже одна птица (дрофа) и человек в маске.

Но глаза невольно вновь и вновь обращались к большой кошке; голова животного — больше натуральной величины — поражала правдивостью изображения. Наморщившаяся морда, выступающая нижняя челюсть, широко открытая пасть придавали льву выражение дикой свирепости, подчеркнутое угрожающе оскаленными клыками длиной в девять сантиметров. Талантливый анималист заостренным камнем вырезал этот шедевр на шероховатом потолке зала, верно воспроизведя на память столкновение со львом.