Тридцать один. Огневик

Новая лестница была прочнее и надёжнее ржавой развалины, по которой мы спускались, и за одно только это я поверил в дремучие кобольдские суеверия. Правда, через полчаса подъёма я уже клял всю магическую свалку с её обитателями, не хуже Оливье. Ноги отваливались, колени скрипели и щёлкали, как суставчатые лапы железных стражей. Перила выскальзывали из-под пальцев, ступени с каждым шагом вырастали всё выше и выше. Статуи песчаных драконов недобро смотрели вслед, а застывшие ручейки слюды на стенах оплакивали нашу незавидную участь.

– Мы уже под всем Благоградом прошли, – заныл я.

– На стоглавую башню влезем, и когда алхимик на горе свистнет, значит, прибыли, – ляпнул хранитель вкуса.

Я вздохнул и поднял ногу. Уже давно потерял счёт ступеням, но после каждой сотой сильнее хотелось есть. Ещё пару пролётов и я завою от голода, ведь всё, что скормил директор, давно пропало в бездонной прорве моего желудка.

– Распутица распутная! – выдохнул кобольд и остановился. – Мысли мыслить надо.

Лестница неожиданно оборвалась тремя одинаковыми туннелями. Я облегчённо выдохнул и уселся на ступень. Ноги ныли и просили пощады.

– Почему не два? – сдвинув фуражку, почесал затылок проводник, – Верно же два же, наверное, – и, зажимая корявые пальцы, перечислил, – Первый. Налево пойдешь – пропадешь. Второй. Направо пойдешь – упадешь. Откуда третий? Там что? Прямо пойдешь – выход найдешь? Непорядочный беспорядок.

– В чём заминка? – уточнил голем.

– Заминка? Стезя перестезилась, – ответил проводник. – Надо соглядатая подглядывать пускать.

– Так пускай! – разрешил Евлампий.

– А где взять? У меня нету, – всплеснул руками кобольд.

– У кого есть? – не выдержал голем.

– У кого у того? У него! – когтистый палец указал в мою сторону, и я зябко передернул плечами и пробурчал:

– Нет у меня ничего.

Кобольд обиженно покачал головой и протянул:

– А птиц?

– Он не управляет стукачом, – возразила Ирина.

– Нет? Так я могу, – радостно вскрикнул проводник и, проковыляв ко мне, потянулся к обручу.

Я отшатнулся.

– Не двигайся, – попросила волшебница. – Он справится.

– Я и боюсь, что справится, – запротестовал было я, но взвесив за и против, замер.

Вытерплю еще одно прикосновение кобольда, не помру, зато избавлюсь от стукача.

– Оно такое? Такое-такое. Чарующие чары, – прошептал проводник. – Сильная сила! Чудесное чудо! Просыпайся от сна избавляйся!

Он провёл когтём по металлическим перьям, оцепенелая птица вздрогнула и встряхнула крыльями.

– Спишь соня? Хватит спать-почивать. Лети летун! – улыбаясь перекошенным ртом, бормотал кобольд.

С пожелтевших губ срывались белесые пузыри.

Я с омерзением повёл подбородком.

– Куда? Не шевели шевеленья! – крикнул проводник, и повернул мою голову обратно.

Я прикрыл глаза, и задышал, как глубоководная рыба, редко-редко. От кобольда несло прокисшим молоком и тухлыми моллюсками.

– Где удача ждет? Давай, лети вперед! Чары проверяй! Расскажи, куда наш путь пойдет! – увещевал он.

– Сильнейшая магическая… – как обычно начал голем, но кобольд громко рыкнул «Уф!», и хлопнул стукача по голове. У меня вздыбились волосы. Обруч разомкнулся, а механическая птица, оттолкнувшись от затылка, взлетела.

Сделав несколько кругов, и проскрежетав «кры-кры», она, повинуясь приказу проводника, ринулась в левый туннель. Умчалась в тёмную глубину, оставив за собой блестящие оранжевые полосы, медленно растаявшие в затхлом воздухе.

– Что-то меняется, – тихо проговорил Евлампий. – Потоки энергии снова двигаются. Сейчас произойдёт…

– Возмущение-возмущеничко? – встрял Оливье.

– Нет, – отрезал голем. – Замещение старых чар новыми.

Стукач вернулся и, взмыв над нашими головами издал тонкий свист, отдаленно похожий на птичий клекот.

– Страшное страшно? – удивился проводник и перевёл. – Налево ходить вообще нельзя.

Механическая птица полетела в правый туннель, оставляя багровый след за хвостом, а вернувшись, издала более резкий писк.

– Ещё ужасне́е? – округлил глаза кобольд и сообщил. – Направо совсем не надо.

Стукач понесся по центральному туннелю, а вернувшись, просвистел два раза.

– Жуткая жуть? – качая головой, выдал проводник. – Никогда не возвратимся оттудова.

– Куда же идти? – забеспокоился голем.

Оливье натужно крякнул, но промолчал.

Стукач перестал виться над нами и сел на плечо кобольда.

– Куда? Туда-сюда. Направо повернём, – потерев длинный нос, задумчиво изрек тот.

– Вы уверены? – уточнил Евлампий.

Проводник кивнул. Нехотя подошел ко мне и, взяв механическую птицу в руки, попытался усадить на голову. Я отступил назад.

– Оставьте себе, – предложил я.

Ирина посмотрела на нас пустыми глазами, но не произнесла ни слова.

– Себе? – неуверенно проговорил кобольд, поглаживая железную голову стукача. – Хороший птиц.

– Теперь ваш, – в тон ему, протянул я.

– Мой? – не поверил проводник.

Голем попытался встрять, но я не дал ему издать ни звука.

– Ваша, ваша, – заверил я. – На веки вечные.

Кобольд заулыбался, обнажив кривые желтые зубы, и прижав стукача к груди, повернулся к развилке.

– Тогда пойдем по центру! – уверенно заявил он.

– Он же говорил… – начал Евлампий.