Тридцать седьмое полнолуние

Гвоздь заглянул в пачку, пересчитал сигареты и снова сунул ее в карман.

– Слушай, а чего Упырь даже насморком не болеет? Никакая зараза его не берет! Уже две докладные настрочил, гадина. Унюхал.

Ник потрогал пальцем висок – левый, пульсирующий болью, – и промолчал.

– Так вот. Сижу я, значит, дышу свежим воздухом. И тут подваливает ко мне хрен, точно я ему почтовый голубь.

Ник не выдержал:

– Когда это было?!

– Немой, – Гвоздь дурашливо задрал брови, – к чему такие эмоции? Чай, не от барышни привет.

– Денис! Когда ты с ним разговаривал?! Где?

Гвоздь дернул нижней губой и перестал кривляться.

– В скверике возле детдома. Вчера. Около восьми.

– Точнее!

– Ну, в восемь десять где-то. Я отметил опоздание на пятнадцать минут.

А позвонили в девять. Пятьдесят минут хватило, чтобы уб… Ник осекся. Он подумал именно так: «убить», а не «погибнуть».

– Эй, Немой! – Гвоздь щелкнул пальцами у него перед глазами. – Ку-ку!

– Майора Алейстернова сбила машина. Насмерть. Вскоре после вашего разговора.

Гвоздь выругался.

– Что он тебе сказал? – спросил Ник.

– Втянул в дерьмо! Ну, сука!..

– Денис!

Показался и скрылся шрам у Гвоздя на подбородке.

– Короче, Северный вокзал. Автоматическая камера хранения. Номер ячейки – твой день рождения, сначала месяц, потом число. Шифр – вторая буква кода и четыре последние цифры с какого-то досье. Еще этот козел сказал: если не получится, у тебя недостаточно данных, и какая-то фотка, бла-бла, бла-бла.

Гвоздь все-таки закурил. Он сердито затягивался, глотая дым, и вскоре закашлялся.

Ник выдернул у него из пальцев сигарету.

– С твоими легкими!..

– Эй, Немой, совсем оборзел?

– Оборзеешь тут. Вокруг меня что-то происходит, а что именно… – Ник потер висок, подбирая слово, – я не могу это даже уловить, не то что понять.

Гвоздь подумал и спросил участливо, как у больного:

– Мания величия? Под дедулю копают, зуб даю. Хапнешь закладку, а там валюта и шпионские материалы.

– Может быть, – согласился Ник. – Кто-нибудь видел, как ты говорил с майором?

– Карась. Но я отбрехался.

– И дело было в скверике…

Наблюдать за ними мог кто угодно.

– Пошли, скоро звонок.

Уроки тянулись нескончаемо, каждую минуту хоть выгрызай.

На алгебре Циркуль раздал задания по экзаменационным билетам. Ник схватил, надеясь хоть немного отвлечься, но большинство задач оказались типовыми. Со злости решил свой вариант и вариант Грошика, который нудел и скулил за спиной.

Химия прошла – то ли была, то ли нет. Ник невидяще смотрел на доску, испещренную формулами. О чем толковали на литературе, не запомнил. Понял лишь, что Воробей пытался за урок пробежаться галопом по нескольким романам сразу – переживал, помнят ли ученики то, что проходили в первой четверти.

Лишь одного Воителя, казалось, не волновали предстоящие экзамены. Он неторопливо вошел в класс, устроился за столом и открыл журнал.

Ник посмотрел в окно. На толстой ветке тополя сидела кошка и умывалась. Так тщательно натирала голову, что ухо завернулось, показав розовую изнанку.

– Ну что, господа, желающих отвечать нет? Кое-кому следовало бы подтянуть отметки.

С чего он взял, что Алейстернова убили, снова подумал Ник. Или так: почему решил, что майора убили из-за разговора с Гвоздем? Тогда проще было бы Гвоздя хлопнуть.

– А пойдет отвечать у нас Яров. Давно что-то я вас не спрашивал, и спорный результат вырисовывается. Желаете заработать «отлично»?

Кошка дернула головой, пытаясь расправить ухо. Не получилось, и она потерлась о дерево.

– Яров! Вы меня слышите?

Ник очнулся.

– Да, извините.

– Прошу к доске. Тема: «Внешняя экономическая политика накануне Второй мировой войны». Я слушаю.

Параграф Ник читал.

– Вы готовы, Яров?

Но ничегошеньки не помнил.

– Николас… э-э-э… Микаэль, что с вами?

«Детки» смотрели со злорадством. Дальшевский кривил презрительно рот: наконец-то умник Зареченский стоит как баран и слова сказать не может. Суетился Грошик. Он открыл учебник на нужной странице и то так, то эдак поворачивал книгу – вроде как хотел помочь. А сам наслаждался, это было заметно по роже.

– Может, вы себя плохо чувствуете? – поинтересовался Воитель.

– Конечно, у него амнезия, – негромко сказал с места Дальшевский, и «детки» захихикали.

Грошик поднял учебник, спрятав за ним ухмылку.

– Несмотря на то что в последний год до начала Второй мировой войны, – заговорил Ник, – действовал договор о Таможенном союзе, ввоз ряда товаров был искусственно ограничен…

На перемене его попробовал задеть Дальшевский, что-то сказал в спину. Ник думал о своем и уловил лишь: «Зареченский». Кругом засмеялись. «Плевать!» – подумал он, засовывая в сумку учебник. Выпрямившись, прошел между партами, скользнув по Дальшевскому равнодушным взглядом.

С физики Ник чуть было не сбежал. Но могли наябедничать деду, и пришлось бы сочинять, где болтался столько времени. Остался. Открыл тетрадь на последней странице, написал: «Алейстернов. Гориславский. Яров». Соединил фамилии в треугольник. Не хватало еще Леборовски. Деда Ник вписал в середину и задумался: а где его собственное место?

Звонок заставил поднять голову от тетради. Все, теперь на вокзал.

На остановке караулил Гвоздь.