Тридцать три удовольствия

В отличие от природы, которая уже начинала увядать, коммерция в Плесе находилась в стадии бутона. Всюду попадались убогие лавчонки с самым захудалым, но как бы американского производства товаром. К концу прогулки Птичка все же начала ссориться со своих Мухом. Она нарочно заставляла его покупать всякую мишуру, он пыхтел, злился, но покупал, а когда пытался робко вразумить ее, доказывая, что эти кроссовки вовсе не настоящий «адидас торш», а бижутерия, типичный китч, она еще больше злила его, говоря, что ему попросту жалко денег. У бедного Игоря совсем не доставало чувства юмора, чтобы превратить все в шутку. Он страдал, сердился. Но выполнял капризы Птички. Я думал о том, какое счастье, что не я нахожусь в шкуре Игоря. Хотя я никогда бы не позволил так помыкать мною и быстро послал бы хоть кого, даже Птичку, куда подальше. Я еще не знал, какой очаровательный сюрприз ждет меня здесь, в Плесе, в одном из живописнейших его уголков. Взобравшись на один из холмов, мы оказались на широкой поляне, усеянной ромашками и разными прочими мелкими цветами осени. Отсюда на Волгу открывался особенно великолепный вид, и на другом конце поляны наши киношники готовились снимать какой-то очередной эпизод. Лариса стала рвать цветы и сплетать их в венок, напевая одну из своих чудных песен про темную воду, по которой плыл венок, не любимому доставшийся, а реке. Когда мы приблизились к съемочной площадке, распоряжающийся там Корнюшонок восликнул:

— Венок! Ну конечно же, венок! Как мы забыли про такую чудесную деталь! Людочка, можно у вас попросить ваше творение?

— Если вы ко мне, то я не Людочка, а Лариса, — сказала Птичка, не очень, впрочем, обижаясь.

— Извините, Ларочка, тысяча извинений, миль пардон. Продайте нам ваш венок за два доллара!

— Вот еще! Вам, дорогой Артишок, я его просто так подарю.

Все дружно рассмеялись. Корнюшонок принял из рук Ларисы венок и водрузил его на голову умопомрачительной Аиде, которая была занята в этом эпизоде фильма с артистом Калячинцевым. Началась съемка. Мы решили немного полюбопытствовать. Калячинцев и Аида брели по поляне на фоне величественного волжского пейзажа и разговаривали о деньгах, о каком-то убитом Максе, о том, что какой-то Томе нужно срочно куда-то бежать, иначе Жгут перережет ей глотку, как он обошелся с Диной. Потом Аида повернулась к Калячинцеву и сказала:

— Артур, мне страшно, я боюсь, они убьют, убьют меня!

— Ну что ты, малышка, успокойся, никому не нужно убивать тебя, слышишь? Ну иди ко мне, ну иди ко мне.

С этими словами он принялся страстно целовать умопомрачительную Аиду сначала в губы, потом в шею, потом стал спускаться ниже и раздевать ее, вот обнажились груди, киношный мотор крутился и крутился, оператор сопел, все затаили дыхание, «Артур» повалил «малышку» в простроченную цветами траву, и он, и она стонали, сливаясь в страстном объятии. Вот уже она была голая, а он принялся стягивать с себя джинсы. С меня было довольно, я отвернулся и увидел, что и Ардалион Иванович, и Птичка, и Игорь уже отошли от гнусной съемочной площадки на порядочное расстояние, я припустился догонять их, но, пробежав шагов двадцать, все же оглянулся. Аида уже одевалась. Видать, какие-то последние остатки целомудренности у Корнюшонка еще хранились за душой.

— Фу! — сказала Птичка и рассмеялась. — Уверена, что в жизни она никогда так страстно не целуется, как перед объективом.

Я мог бы подтвердить правильность ее замечания, но не стал.

— Разве ты не хотела быть актрисой? — спросил Птичку Мухин.

— Хотела и хочу, — ответила она. — Но не такой. Я никогда не смогу целоваться и раздеваться перед объективом. И никогда не стану. Я хотела бы быть актрисой, но жить жизнью актеров — бррр! Мне уже не терпится попугать их.

— И мне, — сказал я с большим чувством.

— И мне, — из вежливости согласился Игорь.

— А я бы прямо сейчас захватил корабль и до самой Астрахани пугал их, — добавил Ардалион Иванович.

На закате теплоход двинулся дальше. Мне хотелось побыть одному и я отправился в свою каюту, лег на кровать и закрыл глаза. Душевную мою пустоту наполняли пейзажи Плеса, они плыли и плыли в закрытых глазах, сменяя один другой. Меня разбудил стук в дверь. Аида пришла попросить меня, чтобы я купил для актеров несколько бутылок водки. Я выполнил ее просьбу, и она исчезла. На прощанье я сказал ей:

— Видел, как ты играла сегодня в эпизоде на полянке. Это было здоровско.

— Чудак, мы же артисты. Надулся? Зря. Привыкай, такая у меня профессия. Хочешь, приду к тебе после полуночи? Или уже не хочешь?

— Сегодня у меня постный день.

— Ну и глупо.

После ужина капитан снова забрал Мухина играть в преферанс.

— Я только на пару часиков, — сказал врач Ларисе.

— Хоть до самого утра, — ответила ему любовница.