Тридцать три удовольствия

На другой день сразу после завтрака нас повезли из Чанаккале в Бурсу — бывшую столицу Османской империи до того, как турки завоевали Константинополь. В пути произошел один забавный эпизод с Медеей Джаковой — имев неосторожность задремать, она выронила из рук свою большую кожаную сумку, из которой посыпались стаканы, пепельницы и прочие склянки с точным обозначением мест, откуда они были вывезены — «Индиана», «Виндсор», «Рамсес», «Венеция», «Озан». Скандал разразился невероятный, со всех сторон автобуса посыпались возмущенные возгласы и требования изобрести наказание для любительницы сувениров.

— Я что, не имею права? Не имею права? — отбивалась Медея Мухаммедовна. — Я, между прочим, деньги платила.

— Как не стыдно! Деньги она платила!

— Составить на нее письмо! Пусть все подпишутся. Пусть не пускают больше таких за границу.

— Она писателей опозорила.

— Замолчите! — крикнула загнанная в угол Джакова и вдруг выпалила совсем нелепое: — Это великодержавный шовинизм!

Кто-то рассмеялся, а кто-то еще больше взъерепенился. Положение внезапно спас Ардалион Иванович. Он подошел к Медее Мухаммедовне и сказал:

— Плачу пятнадцать долларов за всю коллекцию.

— Двадцать, — не моргнув глазом согласилась Медея.

— Плачу двадцать, — согласился Тетка и принялся перекладывать сувениры в свою сумку. Джакова была спасена, все недовольство моментально перекинулось на Ардалиона Ивановича — откуда у простого писателя из Подмосковья столько долларов! Всю поездку швыряет их направо-налево, а все не кончаются.

— Тоже, небось… — раздался чей-то голос.

— Что — тоже? Сами-то шампанское… А, ладно! — махнул рукой Ардалион Иванович и вернулся на свое место.

Чуть ли не до самой Бурсы писательская общественность обсуждала тему: «Новый герой нашего времени», и время от времени до нашего слуха доносились обрывки фраз:

— Нувориши… это называется нувориши…

— Перестройка — это Великая русская буржуазная революция.

— Да не нуворишки, а просто — воришки…

— Нечестным путем…

А между тем вокруг нас, слева и справа по движению автобуса, расстилались прекрасные земли — зеленые леса и поля, залитые светлым осенним солнцем юга.

— Вифиния, — сказал Николка. — Царство великого Никомеда Четвертого.

В Бурсе мы поселились в гостинице «Акдоган». Днем ездили осматривать мечети с роскошными надгробиями, под которыми покоились мощи основателей Османской империи. Потом гуляли по городу, Ардалион купил всем по знаменитому бурсацкому полотенцу — и мне, и Ларисе, и Николке, и Мухину, и себе. После ужина нас ждало еще одно удовольствие — купание в бассейне с горячим минеральным источником, находящемся в подвальном этаже гостиницы «Акдоган».

Ради счастья Николки мне третью ночь приходилось спать на полу в номере Мухина и Тетки. Когда я немного поворчал по этому поводу, Ардалион Иванович резонно напомнил мне, что ради моего счастья ему вообще пришлось в Каире подсыпать снотворного Игорю и Николке, а самому изо всех сил изображать сваленного сном. Я согласился, что чаши весов уравнены, и перестал роптать. Мы распили всего одну бутылочку коньяка «Реми Мартен» и легли спать. Но каково же было наше удивление, когда часа в три ночи к нам постучался Николка и жалобно объявил, что они поругались.

— Вот это да! На третью ночь! Сильны-ы! — хохотал Ардалион Иванович. — Ну что ж, ложись тоже на полу. Какая ж кошка между вами пробежала? Не хочешь говорить? Ну ладно, помиритесь. Спокойной ночи.

«Вот так Птичка! — думал я, не в силах уснуть, слушая Николкины вздохи. — И ведь не придет, не позовет его мириться. А что, если она…» И мне стало мечтаться о том, как я тихонько выхожу из номера, иду к Птичке, дверь у нее открыта, она ждет меня, обнимает, обвивается вокруг меня…

Утром в постели на полу рядом со мной Николки не оказалось. Он все-таки довздыхался до того, что пошел к Птичке и помирился. Завтракали мы очень рано, и уже в семь часов утра покинули гостиницу «Акдоган». Вид у Николки был бледный, под глазами очертились круги, в то время, как его подружка по-прежнему сверкала красотой и свежестью.

По пути от Бурсы до Константинополя она без конца тормошила засыпающего Николку — у нее внезапно случился сильный приступ интереса к истории. Но за полчаса до приезда в Стамбул Николка все же ухитрился заснуть и наотрез отказывался просыпаться.

Прощание Птички с нами произошло столь же стремительно, как ее похищение три дня назад. Едва мы подъехали к гостинице «Эйфель», как к нашему автобусу подбежали двое молодых парней из киевоопереточной группы, заглянули, увидели Ларису и закричали своим, собравшимся у входа:

— Тут она! Приехала!

— Ой, не отдавайте меня им — растерзают! — перепугалась Птичка. Но все же ее пришлось отдать врагу, причем выяснилось, что автобус должен был уже через полчаса везти киевлян в аэропорт, их путешествие по Турции ограничивалось всего лишь трехдневным пребыванием в Стамбуле. Товарищ Пасовец, скрежеща зубами, принял из наших рук беглянку, но не растерзал, а лишь процедил очень страшно сквозь зубовный скрежет:

— У Киеви поговорим. Идь збирайсь живо!