Тридцать три удовольствия

Домой я так и приехал в феске, но тут же подарил ее отцу, который всегда ходил по дому в какой-то старой-престарой истершейся тюбетейке, потому что у него лысина мерзла. Родной запах дома кружил голову. Сколько бы времени я ни бывал в отъезде, всякий раз испытываю необъяснимое счастье от домашнего запаха, когда возвращаюсь. В моей комнате меня ждали развешанные по стенам мои лучшие карикатуры. Правда, некоторые из них мне на сей раз не понравились, и я снял их, а одну даже разорвал на клочки. Подарками моими все остались ужасно довольны. Через час, распаковавшись и приняв ванну, я сидел в кругу семьи, с отцом, мамой и сестрой, за домашним столом и жадно рассказывал о своем путешествии. Разумеется, опуская некоторые эпизоды и подробности. Все так же охотно слушали меня, как я рассказывал. Только под конец рассказа отец нахмурился:

— И откуда у того вашего Ардалиона такие деньги? Не нравится мне это. Как купчишка какой-нибудь дореволюционный.

— Ну пап, человек дело делает, вот и зарабатывает много. Надо привыкать к таким людям. Уж сколько раз мы с тобой на эту тему разговаривали, — сказал я.

— Не бывает такого дела, чтоб единоличник греб деньги лопатой, а массы трудящихся с каждым годом все беднели и беднели. Не стану коммунистов хвалить, навидался я этих коммунистов, но и буржуев ваших новых не воспринимаю. Разве ж настоящий деловой человек станет такие кутежи роскошные устраивать? Нет, не станет. Потому что настоящий знает цену копеечке; а тот, кому она без труда достается, тот и будет кутежничать. Не водился бы ты с ним, сынок, а? Не доведет тебя до добра эта дружба.

— Вот тебе раз! Я благодаря Ардалиону в таком путешествии сказочном побывал, и в Африке, и в Азии, пирамиды увидел, Трою, Стамбул, а ты говоришь — не водись. Чем же плоха такая дружба с таким веселым человеком?

— А тем, что веселится он незаслуженно, вот чем, — сердито ответил отец, и кисточка на его феске заколыхалась. Я улыбнулся — уж очень смешно и мило выглядел мой старик в феске.

— Если бы он был академиком или крупным конструктором, — продолжал отец. — Артистом знаменитым, писателем, художником, космонавтом, изобретателем — тогда я понимаю. А кто он? Купи-продай, жулик, спекулянт, и не что иное. Ну что ты улыбаешься?

— Хороший ты у меня мужик, отец, — сказал я, обнимая его и прижимая свой лоб к его прохладному выпуклому лбу.

— Бросьте вы спорить. Все равно друг друга не переспорите, — сказала мама. — Закусывайте лучше, а то вон уж третью рюмку опорожнили. Запьянеете, что я с вами, спорщиками, делать буду?

Хорошо еще, что отец не стал меня отчитывать и ставить в пример Николку и Игоря. Их он считал людьми, занимающимися полезным делом, а мои картинки называл ерундой, хаханьками, на которых зарабатывать стыдно и недостойно мужчины. В глубине души я был с ним, может быть, и согласен, но на чем еще я мог зарабатывать такие приличные деньги, как не на своем таланте карикатуриста? Ни на чем. Его счастье, что я не ударился в коммерцию по примеру Ардалиона Ивановича. А то бы отец и меня заел и сам себя заел, что у него такой сын получился.

Пять лет назад сестра моя вышла замуж за человека, который оказался спекулянтом. Конечно, развелась она с ним, прожив вместе три года, не из-за отца, а из-за того, что муж стал погуливать с другими, но и отцово ворчание и раздражение по поводу нетрудовых доходов зятя сыграло свою роль.

— А вот я что сейчас покажу, вы ахнете, — вспомнив про страшную бутылку, я нашел повод как отвлечь отца от социально-экономических разговоров. Поставив чудесный предмет на стол, я вкратце рассказал историю его приобретения.

— А для чего это? — спросила сестра.

— Как для чего, желания можно загадывать. Берешь указательный палец, вставляешь его в горлышко бутылки, произносишь заклинание и говоришь, чего тебе хочется. Давай попробуем.

Но сестра почему-то испугалась засовывать палец в горлышко страшной бутылки:

— Не могу, боюсь. Да ну тебя, Федька.

— Отец, тогда ты.

— Вот еще! — возмутился отец. — Может, прикажешь еще нос туда засунуть? А вообще, хитроумно сделано. Даже не догадаешься, как так можно изготовить. Это надо взять пузырек, как-то его укрепить так, чтобы вокруг него отлить ту бутылку, а потом вокруг этой другую… Тьфу ты, пропасть! Чего только не придумают, черти, с жиру. И главное дело — столько затрачено труда, а без всякого толку, на одну потеху и удивленье.

— Как сказать, может, какое-нибудь применение у этой штуковины да есть, — сказала мама.

— Ну так засунь туда палец, — усмехнулся отец.

Но и мама не захотела испытывать волшебных свойств бутылки. Я отнес ее к себе в комнату, посидел еще немного с домашними, дорассказал то, что еще не успел рассказать о поездке, и отправился к себе почитать перед сном, да улечься спать в своей кровати.

Среди ночи случился переполох. Сестра стала кричать во сне, а когда ее еле-еле привели в чувство, сообщила, что ей приснилась моя страшная бутылка.