Читаем Тридцать три удовольствия полностью

Тридцать три удовольствия

Времени для забавы было еще порядочно, мы высыпали на двор, за каких-нибудь полчаса слепили крепость — некое снежное подобие дачи генерала Грохотова. Потом была игра. Подбельский, Крапоткин и Лопатин с двумя заложницами оборонялись в снежном городке, а я, Николка, Белов и Василевский штурмовали крепость. Снежки летели в ту и другую сторону, немилосердно попадая по лбам, носам и щекам, залепляя рты штурмующих и обороняющихся. Незанятые в игре девушки сначала наблюдали за всем со стороны, но когда Птичка воскликнула, что будет Жанной д’Арк и встала на сторону нападающих, то все смешались в последнем и решительном, наибестолковейшем бою, где просто уже валяли друг друга без разбора, сокрушали еще недавно с таким старанием возводимые стены, хохотали, залепливая друг другу лица снегом и получая изрядные холодные пригоршни себе в лицо и за шиворот. А снег с неба все гуще и гуще валил. Помню, как Николка повалил в сугроб Птичку и поцеловал ее в губы, а я тогда схватил ближе всех стоящую ко мне Катеньку и, сообщив ей, что я предательски принял сторону обороняющихся, сделал аккуратную подножку, повалил ее туда, где был глубже снег, сделал вид, будто споткнулся и, рухнув на нее, от души поцеловал в яркие, крупные губы. Тотчас вскочил, поднял ее из снега и засмеялся:

— Впервые целую девушку в кличку!

— Как это? — спросила Катенька с несколько ошалевшим видом. — A-а! В ротик! Вот тебе!

И она очень ловко подставила мне подножку, я упал на бок и уже лежа видел, как к Катеньке подошел Лопатин. Лицо его было окровавлено, и Катенька, как тяжелораненого, повела его в дом.

Битва закончилась, а до Нового года оставалось еще два часа. Вернувшись в дом, все привели себя в порядок и стали пить глинтвейн, который хозяева приготовили для нас, покуда мы резвились, и рассказывать небывалые истории.

— А вот такое бывает в жизни? — мне не терпелось показать присутствующим бутылку страшного старика. Все по очереди стали разглядывать мой чудесный александрийский сувенир, спрашивали, каково предназначение, я ответил, что в момент наступления Нового года нужно держаться за эту бутылку и загадывать желание, тогда оно непременно исполнится, и именно в этом году.

— Эта штука сродни нашим соснам, — сказала Настя.

Все пошли смотреть на сосны. Явление природы и впрямь было удивительное, столь же необъяснимое, как бутылка и пузырек внутри другой бутылки. Две сосны росли на расстоянии вытянутой руки друг от друга, а примерно на высоте двух с половиной метров их соединяла в виде арки единая для обоих деревьев толстая ветвь. Необъяснимое чудо природы.

— Вот и мы так срослись, правда? — услышал я, как Николка шепнул Ларисе.

Потом мы встречали 1991 год, держась за страшную бутылку и загадывая желания. Я все никак не мог придумать себе желания. Те смутные мечты, что поднимались из темных уголков души, я не хотел загадывать, не хотел, чтобы они сбылись. Все остальные явно с серьезностью отнеслись к гаданию и с напряженными лицами слушали удары часов. Потом мы пили много шампанского, танцевали, а когда утомились, Лариса взяла гитару и стала дивно петь, гораздо лучше, чем тогда, в Чанаккале. Ее необычный голос касался тех клавиш души, которые, должно быть, навеяли Равелю «Игру воды», и хотелось сотворить безумство — выкрасть Ларису и увезти куда-нибудь далеко-далеко. Гитарой она владела легко, без напряжения, будто это был не инструмент, а живое существо, которое само производило звуки. Я не выдержал и пошел погулять, добрел до сросшихся сосен, смотрел на них и думал, что кому-нибудь может прийти в голову повеситься на этой общей для обоих деревьев ветви, кому-нибудь из них, ведущих беззаботную и бесполезную жизнь. Повешенный так четко представился мне в этой естественной сосновой арке, что сделалось жутко. Вернувшись в дом, я видел, как Николка и Лариса жадно целуются на веранде, прошел мимо и стал страстно танцевать с Катенькой Румянцевой. Я и сам не заметил, как приник губами к ее ротику, а когда понял, что она и не думает сопротивляться мне, повел ее на второй этаж и заперся с нею в одной из комнат, где стоял огромный кожаный диван. Лопатин видел, как мы поднимались по лестнице, но, кажется, был сильно пьян и не сделал никакой попытки помешать нам. На рассвете мы с Ротиком оделись и тайком сбежали с дачи генерала Грохотова в Москву.