Тридцать три удовольствия

Мой недолгий роман с Катенькой протекал бурно и весело. Насколько она была глупа и банальна, настолько же неуемна в чувственных наслаждениях. Я снял небольшую квартирку неподалеку от метро «Семеновская», она и стала местом наших частых свиданий. Поначалу Ротик здорово развлекала меня, я даже завел особый альбом, куда помещал карикатуры на все ее благоглупости. Она вся была напичкана инструкциями из эротической литературы, и ей ничего не стоило, например, прерваться в определенный миг, чтобы справиться в сборнике руководств по китайской или индийской эротике, так ли нужно в такой позе вставлять нефритовый стебель в нефритовые врата. В промежутках между эротическими восторгами Ротик усиленно занималась йогой, и вообще она была безумно увлечена здоровьем своего тела, всякими там лечебными голоданиями, сыроедением, промываниями, гимнастиками, завариванием трав и прочей чепухой, которая отнимала добрую половину всей ее жизни. Астрология была ее религией, над гороскопами она трепетала, как правоверный иудей над Торой. По одному из гороскопов выходило, что мы с ней идеально подходим друг другу в сексуальном плане, но ни в коем случае не должны жениться друг на друге, потому что в таком случае один из нас непремено убьет другого, причем самым садистским образом. А для того, чтобы наш внебрачный союз был крепче и дольше продержался, сей гороскоп предписывал мне ежемесячно возить Ротика на самые знаменитые курорты и в крупнейшие центры мировой культуры — Рим, Париж, Лондон, Ниццу, Венецию, Рио-де-Жанейро, Гаити, Таити, Лас-Пальмас и так далее. Единственное, куда мы успели с ней съездить, — в Одессу. На конкурс карикатуристов, на котором я занял первое место, обеспеченное солидным денежным вознаграждением. Мы здорово покутили пару дней и успели страшно разругаться до того, как вернулись в Москву. Дело в том, что чем дольше длился наш роман, тем ревнивее становилась моя поклонница научной эротики. Она следила за каждым моим шагом. Когда мы встречались, она первым делом то тайком, а то и в открытую обнюхивала меня, не пахнет ли от моей персоны чужими женскими духами. Время от времени она вдруг заявляла мне: «Между прочим, я все про тебя знаю. Так что лучше сам признайся, где ты ночевал прошлой ночью». Я честно отвечал, что ночевал дома, у родителей. «Не ври, — говорила она, — гнусный развратник. Да к тому же, оказывается, и врун. Ну что, сам назовешь ее имя или я вынуждена буду назвать тебе его?» — «Чье имя?» — «Той, с которой ты в эту ночь развлекался». Подобные разговоры стали дико выводить меня из себя, а в конечном счете я начал потихоньку ненавидеть Ротика. Однажды в какой-то компании одна дура, хватив лишнего, принялась обрызгивать всех своими духами. Приехав в квартиру на «Семеновской», я первым делом снял с себя свитер и запрятал его поглубже в шкаф, радуясь, что Ротик плещется в ванной. Но совершив этот акт утаивания компрометирующего предмета, я вдруг сказал самому себе:

— Какого черта?!

Она вышла из ванной комнаты и сразу учуяла чужие духи, которыми пахли мои волосы, и ни за что ни про что влепила мне пощечину.

— Любопытно, — сказал я, — какое из эротических руководств дает указание так начинать любовное свидание?

— Подлец! — ответила она. — Нет, ты хуже, чем подлец, ты мерзавец. Неужели тебе самому не противно раздавать свое тело направо-налево? Прощай, я ухожу, ты не увидишь меня больше никогда.

Однако у нее были еще мокрые волосы и нужно было их подсушить — на дворе еще стоял март месяц, довольно прохладно. Я улегся с книгой на кровать, ожидая, что она будет делать дальше.

— И не смей прикасаться ко мне, — сказала она кому-то незримому. — Если бы ты знал, как ты мне противен, бабник несчастный.

— Разве ты еще не ушла? — спросил я.

— Ах вот оно что! Вместо того, чтобы покаяться в своих преступлениях, ты, оказывается, только и ждешь, когда я уйду, чтобы вызвонить какую-нибудь из своих грязных девок и предаться с ней блуду? Хорошо же, мой милый, ты никогда больше не увидишь свою Катечку.

Волосы сохли очень медленно, а когда наконец высохли, она плюхнулась в кресло и разрыдалась. Я встал с кровати, отшвырнув книгу в сторону.

— Не приближайся ко мне! — заверещала она. — Это будет расцениваться, как попытка изнасилования.

— Не волнуйся, — ответил я, — у меня в судебных органах кругом свои люди. Даже если я надругаюсь над твоим трупом…

— Что-о-о?! — Лицо ее пылало ненавистью. — Какой же ты страшный человек. Я и не знала, с кем делила ложе все эти месяцы. Только теперь вижу.

Подобная содержательная беседа продолжалась как минимум еще часа полтора. Кончилось все, разумеется, изнасилованием, а утром я проснулся, чувствуя ее тело, крепко прижавшееся к моему, и подумал: «Пора с этим кончать, дикость какая-то!» На другой день я побывал дома, у родителей, и выкрал у сестры лифчик. Приехав на свою съемную квартиру, долго раздумывал, куда бы его положить, но в конце концов просто повесил его на спинку стула. Ротик появилась часов в семь вечера. Когда она позвонила в дверь, я только через полминуты подошел и испуганным голосом спросил: