Тридцать три удовольствия

Николай Ферапонтович ударил меня ногой, обутой в тапочку, прямо под коленку, от боли у меня перехватило дыхание, но прежде чем кулак Птичкиного отца долетел до моей физиономии, я успел перехватить его и ловко выкрутить за спину.

— Веревку! — крикнул я Птичке.

— Не надо, Федя, — испуганно пискнула Лариса.

— Веревку!!! — заорал я грозно, потому что пьяный дурак лягнул меня пяткой в самую коленную чашечку. Пришлось так закрутить ему руку, чтобы он не брыкался больше, а лишь вопил от боли.

Лариса подала веревку, и вместе с Николкой мы повалили Николая Ферапонтовича на пол и связали.

— Как это не надо? Надо, Федя, надо, — ворчал я, крепко упаковывая разбушевавшуюся пьяную стихию.

Лариса плакала. Плакал и ее отец, но, кроме рыданий, из его проспиртованной утробы в наш адрес доносились самые площадные ругательства, какие только можно себе вообразить. Покуда Лариса собирала вещи, Николай Ферапонтович трижды умудрился удачно плюнуть нам с Николкой на джинсы, а один раз чуть было не укусил меня за щиколотку — только зубы клацнули.

— Ну все, я готова, — сказала Лариса. — Только его надо развязать.

— Само собой, выходите, а я развяжу, — сказал я. Николка и Птичка вышли из квартиры, а я развязал узлы веревок, но так, чтобы алкоголик смог сам дораспутаться не раньше, чем минут через пять. Выскочив следом за моими друзьями, я захлопнул дверь и побежал вниз по лестнице. То, что я увидел на лестничной площадке второго этажа, заставило меня усомниться в том, что жизнь не построена по законам абсурда. Николка и Лариса оцепенело стояли под табличкой «ЭТАЖ 2», а снизу, с лестницы, в них целился из пистолета некий молодой субъект нашего возраста, очень бледный и с сединой на висках.

— Стоять! — крикнул он мне. — А то спущу курок.

Я остановился.

— С кем из них? — спросил молодой субъект, дико оскаливаясь. Лицо его было довольно красиво, но болезненно, и я как-то сразу подумал: «Должно быть, наркотики». — Говори, сука, с кем из них ты изменяла мне?

Так, это не бандит, это бывший муж, любимец Николая Ферапонтовича. Кажется, Виктор. Неизвестно, что хуже, бандит или взбесившийся муж. Ну и ситуация! Вверху вот-вот распутается и побежит в погоню взбесившийся отец, снизу целится из пистолета обезумевший брошенный муж. Прямо как у Мюнхгаузена — сзади лев, спереди крокодил. Оставалось только молниеносно сообразить, как сделать так, чтобы лев прыгнул в пасть к крокодилу.

Лариса не отвечала, боясь, что когда она назовет того из нас, с кем изменила мужу, муж тотчас выстрелит в указанного Париса. Ну и Менелай же у нашей Птички!

— Считаю до трех и потом застрелю их обоих, — пригрозил бывший. — А если скажешь, убью только его одного, второго отпущу ко всем чертям, а ты останешься со мной. И не думай, что если ты развелась со мной, то уже свободна.

— Лариса, не волнуйся, я сейчас милицию вызову, — глухо раздался из-за чьей-то двери голос какой-то смелой соседки.

— А-а-а! Милицию! — осклабился бывший муж. — Пожа-а-алуйста! Только я всех сейчас перестреляю, а потом пущу пулю себе в сердце.

Вверху щелкнул дверной замок, и я почуял, что это вырвался из тенет разъяренный лев Николай Ферапонтович.

Более нельзя было терять ни минуты, и я сам не понимаю, как решился на подвиг. Мне просто вдруг сделалось все равно, что ни произойди дальше, как бывает во сне, когда понимаешь, что это сон и можно делать что хочешь, все равно в самый смертельный момент проснешься и окажешься в безопасности. Кроме того, вся ситуация была настолько карикатурна, что я, как истинный карикатурист, не мог серьезно отнестись к ней, как и вообще к вопросам человеческой жизни и смерти. Я решительно двинулся вниз по ступенькам.

— Ни с места! Стреляю! — завопил бывший муж.

— Послушайте вы, Менелай вшивый, хватит дурака валять, — сказал я спокойным, но громким голосом, приблизился вплотную к наставленному на меня стволу пистолета, решительно схватил этот ствол и дернул на себя. Я услышал одновременно, как хрустнул палец у вшивого Менелая, и как где-то на третьем, вероятно, этаже Николай Ферапонтович оступился, грохнулся на ступеньки и матерно взвыл.

— А теперь встаньте-ка вон туда в угол, — сказал я Менелаю, направляя дуло пистолета прямо ему в лоб. — И учтите, что, в отличие от вас, я с большим удовольствием продырявлю вам черепушку, как делал это три года подряд в различных регионах Демократической Республики Афганистан.

Глаза его потухли, и он скукоженно втиснулся в угол.

— Быстро! — скомандовал я Николке и Птичке, и они пробежали вниз мимо нас с Менелаем. Тотчас на лестничной площадке второго этажа появилась озверелая личность Николая Ферапонтовича. Из его рассеченной брови хлестала кровь. Я схватил Менелая за обшлаг драпового пальто и швырнул его навстречу бывшему тестю, который ринулся было на меня. Столкновение крокодила и льва было ужасно. Они рухнули, словно взорванная скульптурная композиция, едва не завалив меня своими обломками. Мне некогда было смотреть, что у них там от чего откололось, но судя по тому, что, когда я выбегал из подъезда, воплей было два, оба они остались живы.