Тридцатилетняя война

Торстенссон попал в плен еще при живом Густаве Адольфе, долго сидел в зиндане, ожидая обмена, и за это время испортил себе здоровье и характер. На имперцев он с тех пор затаил некоторое хамство, и вообще людей не очень любил, по крайней мере, в живом виде. С собой он вел семь тысяч рекрутов и вез деньги. Этот суровый полководец не мог ходить, скрученного подагрой, его носили на носилках. Но лежа, он был опасней любого стоячего. Выдав жалование, Торстенссон приступил к реформам.

Для начала, он переменил экономическую модель. Деньги теперь платили только тем, кто пришел в армию до него. Бойцы все равно мерли как мухи в ноябре, так что количество требуемых монет быстро падало. На самом деле, все, конечно, было сложнее. Ускоренная перемотка в основном касалась новобранцев. Если бойцу удавалось прожить 2—3 года и пообтесаться в боях, то он, скорее всего, жил дальше, и жил по военным меркам долго. Такие люди цементировали свой полк, и если их было хотя бы процентов 20—30, воинскую часть можно было восстановить даже после тяжелых потерь. Им и платить было не жалко. А новым рекрутам обещали только одежду и пожрать, в остальном – дали мушкет, крутись как хочешь. Но не нарушая дисциплину. Торстенссон начал с того, что просто и без затей принялся вешать за серьезные проступки. За мелкие от души били плетьми. Не нравится? Еще плетей. Есть возражения? Нет возражений. Солдаты Торстенссона ненавидели, но он их тоже не особо любил.

Сколоченную страхом армию он повел на Моравию, дорогой расколотив саксонцев. Саксонцы вообще были лузеры по жизни, их только ленивый не расколотил. В Моравии шведы заняли Ольмюц, выгнали из города студентов, больных и нищих и укрепились. Провиант собирали упорядоченным и беспощадным террором. Имперцы во главе с эрцгерцогом Леопольдом и Пикколомини пошли его воевать, и Торстенссон дал им генеральное сражение, второе генеральное сражение под Брейтенфельдом. Второй Брейтенфельд кончился для имперцев еще гаже, чем первый. Если в первый раз железные Тилли и Паппенхейм сохраняли мужество и достоинство до конца, теперь имперцы бегали как крыса от бульдога. Торстенссон отобрал у них всю артиллерию, деньги, перебил пять тысяч человек, пленил еще пять. Леопольд потом отрубил бошки тем, кто, по его мнению, бежал первыми, но это ему не помогло.

На имперцев обрушился второй Брейтенфельд, а на их главного союзника, испанцев, вскоре свалилась еще более страшная катастрофа.

Простите, сеньор, это испанская терция…

Французы как следует пообтесались в боях. Атос, Портос и Арамис научились кушать крыс, вместо куртуазной переписки с графинями нагибать доярок и вообще стали нормальной такой армией поздней Тридцатилетки, то есть, сборищем редкостных подонков, но опытных, натасканных подонков. Фактически, в это время от основной Тридцатилетней войны откололся ее спин-офф – франко-испанская война. Эти две войны переплетались и наслаивались одна на другую круче, чем в наши годы на Ближнем Востоке. С точки зрения императора в Вене и немецких князей, франко-испанская борьба была еще одним фронтом Тридцатилетней войны (тогда ее называли Немецкой), но с точки зрения испанцев и французов это как раз Немецкая война была одним из фронтов, причем, может, и не самым важным, великой франко-испанской дуэли. Однако событие, о котором пойдет речь сейчас, однозначно относится к обеим войнам, и вообще, оно «больше себя самого»: это и символ заката великой Испанской державы, и символ воинской доблести умирающей империи, и культурный феномен, и, в конце концов, просто место, где убили одного литературного и множество настоящих героев. Все уже догадались, речь о Рокруа.

К тому моменту (1643 год) ситуация в противостоянии Испании и Франции несколько подвисла. С одной стороны, Франция была в лучшем положении. У нее лучше обстояли дела на внутреннем фронте, имелась более развитая экономика, французы экономнее расходовали силы. С другой – Ришелье, переживший все заговоры против себя, умер сам, «мушкетерский» король Людовик XIII тоже уже был не алё, и это все могло спровоцировать внутренний кризис. К тому же, испанцы все еще были хорошими солдатами, и «Это испанская терция!» – все еще звучало очень веско, и спины врагов, включая французов, и их коричневые штаны гишпанцы уже привыкли наблюдать в деталях.

В общем, началось все с того, что испанский полководец Франсиско де Мело решил перенести войну на территорию противника, и двинуть на Шампань. Весной 1642 его люди выступили к крепостице Рокруа близ нидерландской границы, которую осадили испанцы. Встречь им двинулась французская армия принца Конде, который тогда еще не носил этот титул, но для удобства будем именовать его так.

Принцу был аж 21 год, но у него был целый отряд толковых командиров в подчинении. Маршал л’Опиталь был уже стар, но далеко не в маразме, а еще два дружбана Конде имели опыт службы у Густава Адольфа, и таки имели что подсказать. Да и сам юноша-генерал еще не стал тем-самым-принцем-Конде, но был парнем что надо, энергичным и разумным.

Конде