Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Было бы глупо делать вид, будто победа Фердинанда II в 1630 году могла стать несомненным благом. Велики были страдания, уже причиненные Эдиктом о реституции, и его дальнейшее исполнение привело бы к новым бедам, однако встает по меньшей мере допустимый вопрос: а разве еще восемнадцать лет войны не были бесконечно хуже? У тех, кто хотел продолжать войну, были свои веские аргументы: капитуляция роковым образом сыграла бы на руку династии Габсбургов и в Германии, и во всей Европе; Фердинанда II она могла подтолкнуть к дальнейшей агрессии, и он почти наверняка стал бы помогать испанскому королю в войне с голландцами. Власть Габсбургов нависла бы надо всей Европой. Однако на поверку продолжение борьбы лишь привело к не менее гнетущему господству Бурбонов. По условиям мира 1648 года предусмотрительные иностранные союзники сохранили германские свободы, видя в них гарантию слабости Германии. Восемнадцать лет конфликта привели к такому мирному урегулированию, которое оказалось ничуть не лучше с точки зрения внутреннего положения и неизмеримо хуже с точки зрения внешнего, чем любые другие условия, которые могли быть заключены в 1630 году. За германские свободы, безусловно, пришлось заплатить очень дорого.

Быть может, их цена показалась князьям не такой высокой, ведь расплачиваться пришлось не им. Голод в Брауншвейг-Вольфенбюттеле лишь заставил герцога обратить внимание на то, что его стол уже не так обилен, как прежде, а три года неурожая на виноградниках на Дунае однажды не позволили Фердинанду послать в подарок Иоганну-Георгу Саксонскому токайские вина, как он делал каждый год, – вот такие мелкие сквозняки долетали в окна дворцов от урагана, бушевавшего за их стенами. Заложенные земли, пустые карманы, назойливые кредиторы, страдания от ран и тюрьмы, погибшие на войне сыновья – все эти горести человек может вынести со сравнительным самообладанием. Тяжкие душевные страдания из-за политических ошибок, утрата престижа, угрызения совести и осуждение общественного мнения внушали германским властителям сожаления о войне, но редко побуждали их к миру. Ни один из германских правителей не замерз зимой, оставшись без дома, никого не нашли мертвым с набитым травой ртом, никому не довелось увидеть, как насилуют его жену и дочерей; немногие, очень немногие, заразились чумой[61]. Не зная тревог в заведенной рутине своей жизни, уверенные, что и завтра им хватит еды и питья, они могли позволить себе рассуждать с точки зрения политики, а не человеческих страданий.

7

Регенсбургский съезд курфюрстов 1630 года важен в истории империи только тем, что главные темы, которые там обсуждались, были далеки от Германии. С обеих сторон в дискуссии преобладали старые проблемы голландской войны и давней вражды между Бурбонами и Габсбургами.

Теперь, когда Фердинанд II стал хозяином в Германии, испанское правительство потребовало, чтобы он добился от князей содействия в покорении голландцев. Мадрид ничуть не обескураживал тот факт, что все предпринятые им доселе старания заставить князей занять более происпанскую позицию в этом вопросе полностью провалились. Подкупы в виде пенсионов регулярно выплачивались курфюрстам Кёльна и Трира, герцогу Нойбургскому, некоторым командирам армии и министрам венского двора, даже домашним слугам Валленштейна – и все зря. Курфюрст Кёльнский несколько раз выражал протест против военных операций голландцев, которые проводились фактически на принадлежащих ему землях, но, даже когда близость голландских войск стала вызывать некоторое беспокойство у Тилли, Максимилиан категорически запретил на них нападать. Более того, однажды курфюрсты попросили эрцгерцогиню Изабеллу снять все ограничения на голландскую торговлю ввиду того, что Соединенные провинции, каковы бы ни были их взаимоотношения с Испанией, формально входят в империю и должны пользоваться ее привилегиями наравне с другими членами.

Только неиссякаемый оптимизм Фердинанда II мог внушить ему мысль, будто он сможет заставить князей объявить голландцам войну. И тем не менее его обязательства перед Испанией вынудили его выдвинуть этот пункт едва ли не первым среди требований, когда в начале июля 1630 года он открывал собрание в Регенсбурге. Оправдывая собственное вооружение Мантуанской войной, он указал, что голландцы нарушили целостность империи, и призвал курфюрстов принять против них меры. Те во главе с Максимилианом ответили, что не могут ничего обсуждать, пока Фердинанд II не сократит свою армию и не найдет нового главнокомандующего. Что касается враждебности голландцев, то они ничего такого не заметили; а вот испанцы, с другой стороны, беспардонно используют германскую землю для своих военных операций.