Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Тем временем во Франкфурте-на-Майне Хайльброннскую лигу охватила тревога, которую Фекьер не замедлил раздуть. Как Оксеншерна ни старался ободрить своих союзников, это ни к чему не привело, и, услышав о том, что Фердинанд Венгерский взял Донауверт, делегаты согласились купить поддержку Ришелье, сдав французам Филипсбург. Договор, ознаменовавший первую важную дипломатическую победу Фекьера, был подписан 26 августа 1634 года, примерно в то время, когда спешно двигавшиеся армии Горна и Саксен-Веймарского впервые завидели лагерь венгерского короля на лесистых холмах у Нёрдлингена.

У Горна и Бернгарда было около 20 тысяч человек, у короля Венгрии – около 15 тысяч, а окружающая местность едва ли могла прокормить даже одну армию. Сначала Бернгард надеялся, что голод заставит врага отступить без боя. Они с Горном, на этот раз без разногласий, понимали, что город нельзя освободить без риска сражения в крайне сложных условиях неровного ландшафта при почти одинаковой численности противников. Когда стало ясно, что Фердинанд намерен дожидаться подхода кардинала-инфанта, они тоже послали гонцов за всеми разрозненными контингентами, которые могли собрать, надеясь заставить короля Венгрии отойти еще до прихода испанцев. Их надежды не оправдались, поскольку новые войска были настолько слабы, малочисленны и деморализованы, что король Венгрии не сдвинулся с места.

Тем временем полковник гарнизона в Нёрдлингене с трудом удерживал бюргеров, требовавших от него сдаться. Они, что вполне естественно, совсем не желали разделить участь Магдебурга. Горн сумел только слать им послания, упрашивая продержаться еще 6 дней, потом еще 65 дней, но ночь за ночью видел, как в темном небе вспыхивают сигналы бедствия, а днем слышал прерывистый грохот пушек венгерского короля, обстреливавших городские стены. Однажды, когда пушки надолго стихли, он решил, что город сдался.

Имперцы наконец-то получили радостную весть о приближении кардинала, и 2 сентября король Венгрии сам выехал к нему навстречу. Кузены встретились в нескольких милях от Донауверта, спешились, едва завидев друг друга, и чуть ли не бегом бросились друг к другу в объятия. Они так долго строили совместные планы заочно, что теперь даже не верилось, что кузены и в жизни окажутся такими же верными друзьями, какими давно стали в письмах, но это действительно оказалось так, и генералам, которых поставили присматривать за ними, пришлось отступить перед их общим упрямством.

С обеих сторон дело близилось к развязке. Горн всеми силами хотел избежать битвы до подхода новых подкреплений, чтобы сократить неравенство в численности, но они с Бернгардом оба понимали, что потеря Нёрдлингена так скоро после быстрой капитуляции Регенсбурга и Донауверта поколебала бы уверенность их германских союзников вплоть до того, что могла бы развалить Хайльброннскую лигу. Политические риски отхода в последнюю минуту были бы хуже военных в случае сражения.

Местность к югу от Нёрдлингена с ее ровными, округлыми холмами и густо рассыпанными рощами была непригодна для того типа генерального сражения, который предпочитали тактики XVII века. Имперские и испанские войска заняли более ровный участок перед самым городом, а их авангард разместился на гребне холма, возвышавшегося над дорогой в город. Шведская армия заняла гряду более низких холмов чуть поодаль, примерно в полутора километрах к юго-западу. Чтобы деблокировать город, шведам пришлось бы спуститься в долину и пройти мимо грозных аванпостов противника.

Безрассудно импульсивный, кардинал-инфант выслал вперед небольшой отряд мушкетеров занять перелесок на самом краю холма, лежавший непосредственно на пути возможного продвижения неприятеля. Отряд оказался слишком мал, и вечером 5 сентября войска Бернгарда оттеснили его и заняли форпост, обеспечив тем самым важный плацдарм на дороге к городу. Майор, командовавший отрядом, сдался в плен, и его немедленно доставили к Бернгарду, который ужинал у себя в карете, по-видимому в чрезвычайно дурном настроении. На вопрос о численности испанских подкреплений пленный офицер дал ответ, близкий к истине, – около 20 тысяч. Бернгард обругал его; по его сведениям, заявил он, их не более 7 тысяч, и, если пленник не скажет правду, он прикажет повесить его на месте. Майор стоял на своем, и Бернгард сердито велел его увести. Горн, находившийся в карете вместе с ним, по большей части помалкивал, но по гневной реакции Бернгарда и поспешному выдворению пленного было ясно, что Горн еще не вполне определился с решением, давать ли бой, и мог передумать, если бы оказалось, что Бернгард с неуместным оптимизмом преуменьшил численность испанских сил.