Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Мало что проливает свет на характер Бернгарда, но ни его высказывания, ни поступки не раскрывают его как благожелательного человека. Его грубых достоинств никто не отрицает; «imperare sibi maximum imperium est»[76] – такую избитую фразу написал он в книге автографов знаменитых саксонцев, и, по правде говоря, он действительно отличался самообладанием, умеренностью, целомудрием, храбростью и набожностью. Однако его лицо, глядящее на нас с гравюр его современников, не располагает к себе ни своим низким лбом, ни тяжелым, невыразительным взглядом, ни недобрыми, эгоистичными губами. Его старшим братом был тот самый Вильгельм Веймарский, который в 1622 году попытался создать Союз патриотов и попал в плен при Штадтлоне. Этот пессимистичный, мягкий, вежливый князь также занимал командный пост в шведской армии, но Бернгард безжалостно убрал его с дороги. Бернгарду с его честолюбием и острым осознанием своей национальной принадлежности и высокого титула претило, когда им командовали шведы, да и кто-либо другой. На этом основании его стали считать несгибаемым патриотом. Конечно, несгибаемости ему было не занимать, но фактов в пользу патриотизма намного меньше. «Превосходный командующий, – писал Ришелье, – но так поглощен собой, что на него нельзя положиться».

Другим претендентом на командование двумя армиями был Густав Горн. При жизни короля и Горна, и Оксеншерну называли его правой рукой, и сравнение было вполне заслужено, поскольку маршал в своей профессии ничуть не уступал канцлеру ни в надежности, ни в таланте. Главнокомандующий в лице Горна, разумеется, прекрасно подходил Оксеншерне, ведь он был тестем маршала, и они прекрасно ладили друг с другом уже много лет. Бернгард, однако, твердо решил этого не допустить; по слухам, как-то раз он сказал, что один немецкий князь стоит десятка шведских дворян, и если уж он не будет стоять выше Горна, то, по крайней мере, должен занимать равноправное и независимое положение. Когда оба командующих встретились на баварской границе предыдущим летом, Бернгард высокомерно потребовал себе звания генералиссимуса, а Горн не так высокомерно, но столь же упрямо предложил сделать его лишь генерал-лейтенантом. По сути дела, между ними существовали серьезные разногласия как в отношении политики, так и стратегии. Горн, более конструктивный, но, строго говоря, быть может, и менее блестящий полководец, выступал за то, чтобы сосредоточиться в верховьях Рейна и там создать бастион против общих испанско-австрийских сил. Бернгард преследовал в войне прямые личные интересы; летом 1633 года он вдруг потребовал себе герцогство Франконию. Этот шаг можно истолковать по-разному; возможно, Бернгарду не терпелось получить свою награду, как Мансфельду; либо он полагал, что, прибрав к рукам земли, даже попавшие под контроль шведов, сможет лучше отстаивать интересы коренных немцев против захватчиков и спасет хотя бы часть Отечества. Чтобы его успокоить, Аксель Оксеншерна выдал ему патент как новоиспеченному герцогу Франконии под шведской короной и частично разрешил проблему военного командования, согласившись заключить с новым герцогом свободный союз по образцу того, что недавно был возобновлен с Вильгельмом Гессен-Кассельским.

Все эти неурядицы не вселяли уверенности в союзников Оксеншерны и, больше того, предоставили Фекьеру удобную возможность, которую он давно поджидал; еще в апреле 1633 года он пытался оторвать от шведов честолюбивого Бернгарда и привязать его к Франции. Войска своим поведением дали еще один повод для беспокойства. Французские субсидии выплачивались недостаточно быстро, а созданная Оксеншерной система распределения развалилась еще при короле; затем ситуация неуклонно ухудшалась, вызывая громкий ропот среди офицеров и солдат, пока, наконец, не вспыхнул бунт. Его удалось усмирить частичной выплатой жалованья и бездумной раздачей германских поместий самым недовольным командирам. Пока что опасность миновала, но не была устранена; Оксеншерна понимал, что для продолжения войны ему теперь придется заботиться и о сохранении мира между двумя своими главными военачальниками, и о том, чтобы солдаты были довольны; пока он ублажал офицеров крохами германской земли, он вызывал досаду у своих германских союзников по Хайльброннской лиге. «J’ai peur, – писал один голландский политик в апреле 1634 года, – qu’enfln tout ne sedate contre les Suedois»[77].