Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Его политические достижения обошлись дорого, слишком дорого, если б он хоть раз задумался об их цене. На бумаге верховная власть в Германии принадлежала императору, а на самом деле правили только солдаты. Солдаты, а не генералы; Банер откровенно признавал, что он совершенно не контролирует своих людей, и о разграблении Кемптена имперцами, Ландсберга – шведами, Кальва – баварцами рассказывали такие истории, от которых кровь стыла в жилах. Имперцы резали детей в подвалах, выбрасывали женщин из окон верхних этажей, а однажды сварили домохозяйку в ее же собственном котле. Шведы обсыпали пленников порохом и поджигали на них одежду. Баварцы под началом Верта заперли горожан в Кальве, подпалили стены, наставили пушки на ворота и стреляли в тех, кто пытался спастись от огня. В этих историях, возможно, были некоторые преувеличения, но все же в их основе лежали реальные зверства войны, которые все нарастали и распространились уже повсеместно. Если трезво взглянуть на факты, то взятых в плен мирных жителей с петлями на шее бросали умирать от голода и холода на обочинах дороги, похищали детей с целью выкупа, привязывали священников под телегами и заставляли ползти на четвереньках, словно собак, пока те не выбивались из сил, горожан и крестьян, чтобы заставить их выдать спрятанные богатства, морили голодом и пытали до пределов выносливости со всей изобретательностью, на которую только способен человек.

За последние шесть лет из-за быстрых и масштабных передвижений войск губительные следствия чумы и голода вышли за всякие рамки и с корнем вырвали население Центральной Германии, превратив его в текучие толпы беженцев. Это единственное объяснение, почему опустели целые деревни, а в городах осталось не более одной десятой части жителей, а порой и меньше. Они пустели не навсегда, и многие из бежавших вернулись на прежние места, но тем временем всякая экономическая деятельность прекращалась, и многие когда-то богатые бюргеры возвращались на пепелища своих домов, имея при себе только нательные лохмотья. И Бернгард Саксен-Веймарский, и Верт считали своим долгом сжигать все на своем пути, идя по вражеской земле; Фюрт, Айхштетт, Кройсен, Байройт, Кальв лежали в развалинах, не говоря уже о бесчисленных деревнях, и в заброшенных подвалах плодились громадные полчища крыс, которые нагуливали жир за уходящими войсками, пожирая зерно, брошенное солдатами, и губя урожай. Сельское дворянство, желая сохранить свои удобства, позабыло о своих исконных обязанностях и перебралось в города или вернулось к старинному занятию – грабежам и разбойным нападениям на путников, как в давние времена. В Моравии чиновники правительства и местные землевладельцы сговаривались с бродячими мародерами и делили добычу.

Беженцы, покинувшие юг страны после Нёрдлингена, умирали от чумы, голода и изнурения в лагере близ Франкфурта-на-Майне или в переполненных больницах Саксонии; 7 тысяч человек выгнали вон из кантона Цюриха, потому что там не было для них ни еды, ни крова, в Ханау перед беженцами закрыли ворота, в Страсбурге они вповалку лежали на улицах в зимние морозы, так что днем горожане перешагивали через их тела, а по ночам не могли уснуть из-за стонов больных и голодающих, пока магистрат силой не выдворил их – 30 тысяч человек. Иезуиты повсюду мужественно боролись с непреодолимыми бедствиями; после сожжения Айхштетта они отыскали детей, которые прятались в подвалах и питались убитыми крысами, и увели с собой, чтобы опекать их и воспитывать; в Хагенау (Агно) им удавалось кормить бедняков из своих запасов, пока французские войска не совершили налет на их амбары и не забрали зерно для армии.

По иронии судьбы, урожай винограда 1634 года обещал быть превосходным, но его вытоптали беженцы и интервенты после Нёрдлингена; урожай 1635 года постигла та же участь, и зимой территории от Вюртемберга до Лотарингии охватил чудовищный голод, которого не помнили и старожилы. В Кальве пастор видел, как одна женщина грызла сырую плоть мертвой лошади вместе с голодной собакой и вороньем. В Эльзасе срывали с виселиц трупы преступников и пожирали; по всей Рейнской области приходилось охранять кладбища от мародеров, которые разрывали свежие могилы и продавали человеческое мясо; в Цвайбрюккене женщина призналась, что съела собственного ребенка. В Эльзасе в пищу шло все – желуди, козьи шкуры, трава; в Вормсе на рынке торговали кошками, собаками и крысами. В Фульде, Кобурге, в окрестностях Франкфурта-на-Майне, где недалеко находился большой лагерь беженцев, жители боялись, что обезумевшие от голода люди убьют их и съедят. Неподалеку от Вормса в цыганском котле нашли наполовину сваренные руки и ноги. Близ Вертхайма в яме обнаружили человеческие кости, свежие, без плоти, обглоданные и обсосанные дочиста.