Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Достоверных свидетельств у нас опять-таки нет; вполне возможно, что он сомневался в искренности ландграфини. Однако тот факт, что он сам не сделал никаких конструктивных предположений, сам по себе доказывает, что его противодействие французам, какие бы планы за ним ни скрывались, либо объяснялось личными причинами, либо было настолько слабым, что не играло никакой роли в германской политике.

Бернгард выдвинул свои первые претензии в феврале 1639 года, потребовав полной передачи города Брайзах-ам-Райн и четырех так называемых «лесных городов»: Лауфенбурга, Зекингена, Вальдсхута и Райнфельдена. Всю весну Париж слал ему письма, но не сумел поколебать, и, когда в июне маршал Гебриан прибыл к нему со свежими войсками и новыми уговорами из Парижа, Бернгард проявил такое же упрямство. Он не хотел слышать ни о чем, кроме верховной военной и территориальной власти, которая поставила бы его на одну доску с неуправляемым Валленштейном.

Однако между ним и его амбициями встала сама судьба. «Преждевременная смерть, ибо так вершил Господь, остановила стремительную поступь в самый разгар его победоносного пути и положила предел всем его планам». Так гласит тогдашняя хроника на величественной латыни. Менее чем за неделю Бернгард из грозного соперника превратился в оплакиваемого героя, в память о котором всем придворным велели облачиться в черное.

Уже несколько месяцев его то и дело терзала лихорадка, а примерно в середине июля болезнь его одолела и свела в могилу в считаные дни. Смерть его оказалась настолько своевременной для Ришелье, что многие думали, будто кардинал его отравил. Слухи лгали; у молодого мужчины, который много лет жил на пределе сил, столько же шансов умереть от перенапряжения и лихорадки, как у безрассудного смельчака – погибнуть в бою. Со смертью Бернгарда Ришелье повезло так же, как за шесть лет до того со смертью Густава II Адольфа.

Бернгард и сам понимал, что смерть его не за горами, и, требуя от врачей от часа к часу поддерживать его жизнь с помощью стимулирующих средств, успел составить и продиктовать последнюю волю. Именно на ней главным образом и основывается его репутация патриота. Он завещал Эльзас старшему брату, если тот сумеет взять его, – и, конечно, он должен был знать, что у Вильгельма Веймарского нет для этого ни сил, ни желания, – а если не брату, то королю Франции. Разумеется, он не преминул оговорить, что эта уступка действует только в течение войны, однако не предусмотрел никаких гарантий. Свою армию он целиком поручал своему заместителю Эрлаху, швейцарскому дворянину, которому всегда доверял. Лучшего коня он оставил Гебриану в утешение за напрасные дипломатические труды. Перед столь преждевременной смертью Бернгард мог снять завесу со своих истинных намерений, приложив последние старания для того, чтобы их осуществить. Однако завещание, вопреки неустанным уверениям апологетов, упрямо не стремится ни к каким результатам, как и вся остальная его политика. Оно не доказывает ничего, кроме разве того, что Бернгард считал только Ришелье достаточно сильным, чтобы защищать дело протестантов, и что у него самого не было в Германии никакой партии, которой он мог бы передать Эльзас или свою армию.

Бернгард Саксен-Веймарский умер достойно: человек холодно добродетельный, он не терзался сознанием многих личных грехов, а что касается его общественного долга, то, вероятно, опустошение Рейнланда, подлое разрушение Ландсхута или сожжение Баварии заботили его не больше, чем покойного императора Фердинанда II – полное уничтожение империи. Цели оправдывали все, и, каковы бы ни были его амбиции, нельзя сомневаться в том, что Бернгард был не менее набожным протестантом, чем Фердинанд – католиком. «В твои руки я предаю душу свою, Господи Иисусе», – прошептал он с последним упрямым вздохом. Ему было тридцать пять лет.

Имеющиеся у нас свидетельства не позволяют ни осудить, ни оправдать его. Смерть отменила суд, противопоставив всем доводам о добре и зле один ничего не решающий вердикт – «вина не доказана».

6

События, случившиеся сразу же после смерти Бернгарда, показали, как плохо он подготовил германских князей к борьбе за национальные интересы. Хозяевами Эльзаса и Брайзаха-ам-Райн были солдаты Бернгарда, а их хозяином был Эрлах.

Тот, кто смог бы договориться с Эрлахом, получил бы в свои руки Верхний Рейн. Из всех германских правителей только один попытался это сделать.

Карл I Людвиг, курфюрст Пфальцский, 23 лет от роду, был человеком расчетливым, эгоцентричным и ответственным и рано научился заботиться о самом себе. Его мизантропическое недоверие к человеческому роду – домочадцы прозвали его Тимоном[87] – в этот период смягчалось безрассудным оптимизмом молодости. В октябре 1638 года войско, которое он собрал на английские деньги, было разбито у Флото, его младший брат попал в плен, а сам он едва спасся[88]. Ничуть не смущенный этой неудачной авантюрой, меньше чем через год он задумал возглавить армию Бернгарда, а значит, и завладеть Верхним Рейном.