«Чехи, – писал один анонимный политик, – готовы на все, лишь бы уничтожить католическую церковь, и ничего не сделают ради пущей славы Матиаса». И действительно, лютеранская партия собиралась связать нового государя узами благодарности, но традиционное католичество династии Габсбургов оказалось для них слишком чуждым. Не прошло много времени, как Матвей нарушил если не букву, то дух «Грамоты его величества»; между тем он перенес свою резиденцию в Вену, добавив тем самым финансовое бремя к тому, что уже вызывало негодование его подданных. И дворяне, и горожане почувствовали себя преданными и возмущенно задумались о том, что их страну превратили в простую провинцию Австрии. В отместку пражский сейм принял законы, запрещающие кому-либо селиться в стране или приобретать права гражданства, если он не говорит на чешском языке.
Чешский сейм включал в себя представителей трех сословий: дворян, бюргеров и крестьян, из которых лишь первые имели право голоса, а остальные выполняли совещательные функции. Только землевладельцы могли быть дворянами, и утрата земли влекла за собой утрату всякого права заседать или голосовать в сейме; и наоборот, приобретая землю, человек приобретал и все привилегии землевладельца. Таким образом, чешский сейм насчитывал 1400 землевладельцев, в основном мелких, чуть больше, чем фермеров, которые действовали по рекомендациям крестьянских и бюргерских комитетов. Именно они, кто собирал налоги и от кого они поступали правительству, могли вынудить дворян с правом голоса действовать по своей указке; в частности, 42 вольных королевских города играли достаточно важную роль в экономике Чехии, чтобы в сейме добивались их расположения.
Землевладельцы делились на два класса – панов и рыцарей, причем паны имели по два голоса. Рыцарей, с другой стороны, было примерно втрое больше, чем панов. Полное отсутствие представительного принципа помешало многим авторам увидеть в чешском сейме элементы демократического правительства; в Англии, стране с более многочисленным населением, парламент насчитывал вдвое меньше депутатов, считая палату и лордов, и общин, и, хотя в нем проявился зачаточный принцип территориального представительства, там, в отличие от Чехии, никто не пытался учесть различные интересы общественных классов. Таким образом, в конституции Чехии не было ничего ущербного.
Опасность заключалась в ее слишком активной политической и религиозной жизни, в противоречивых стремлениях религий и классов. Одни выступали за национальную независимость, другие – за религиозную свободу, третьи – за то, чтобы сейм фактически взял под контроль центральное правительство. Все три стремления можно было объединить, но бюргеры подозревали, что дворяне, естественные вожди страны в случае войны, могут использовать вооруженное восстание ради своей личной выгоды; вольные крестьяне, которые едва могли обеспечить себе пропитание, не хотели рисковать нынешней безопасностью ради будущих улучшений, боясь как жадных горожан, так и тиранов-землевладельцев. Лютеране, утраквисты (чашники), кальвинисты, католики – все опасались религиозной нетерпимости друг друга. Фактически национальной независимости можно было добиться только путем свержения той самой династии, которая, несмотря на всю свою постылость, все-таки обеспечивала некоторое равновесие между сторонами.
Однако этот шаткий нейтралитет быстро приближался к концу, поскольку Матвей был бездетным, и его преемником и в империи, и в Чехии, скорее всего, должен был стать эрцгерцог Фердинанд Штирийский, чьи непопулярные политические и религиозные взгляды были уже хорошо известны. Никто не сомневался в том, что он так же основательно разберется с протестантами и народным правительством в Чехии, как сделал это у себя в Штирии.
Оставалось неясным, смогут ли чехи сплотиться воедино, как во время кризиса 1609 года. Три главных принципа – национальная независимость, веротерпимость и демократия – отталкивали их от Фердинанда, австрийца, католика и деспота, но при этом тянули их в три разных стороны. Если их знаменем станет религиозная свобода, они должны объединиться с германскими протестантами, которые уже готовились вместе выступить против Фердинанда; если же они защищали народное правительство, то дворянам и бюргерам надо было сообща добиваться конституционной реформы от будущего короля; если их лозунгом была национальная независимость, то чехам следовало поднять открытое восстание и все принести в жертву ради первоочередных потребностей войны. У каждой из трех точек зрения было примерно равное число приверженцев во всей стране, но ни одна из них не оформилась в достаточной мере четко, чтобы объединить сторонников в партию. Границы между ними размывались из-за частных интересов и междоусобиц, а позади мертвым грузом тащилась консервативная покорность.