Тридцатилетняя женщина

История всей жизни Жюли вылилась в этом возгласе, идущем из глубины ее существа, в этом голосе плоти и любви, всевластном над женщинами неверующими; Артур обнял ее и перенес на диван; движения его дышали той силой, которую придает нам нежданное счастье. Но маркиза внезапно вырвалась из объятий возлюбленного, устремила на него неподвижный взгляд, какой бывает у женщины, доведенной до отчаяния, схватила свечу, взяла его за руку и повлекла в свою спальню; она подошла к кровати, на которой спала Елена, осторожно откинула полог, заслонив ладонью свечу, чтобы свет не падал на прозрачные полусомкнутые веки девочки. Елена спала, разметав ручки, и во сне улыбалась. Жюли взглядом показала лорду Гранвилю на ребенка. Все было сказано этим взглядом.

«Мужа мы можем бросить, даже если он любит нас. Мужчина – существо сильное, он найдет себе утешение. Мы можем презирать законы света. Но как может мать оставить своего ребенка!»

Все эти мысли и множество других, еще более трогательных, отразились в ее взгляде.

– Мы увезем ее с собой, – шепотом сказал Артур. – Как я буду ее любить!..

– Мама! – промолвила Елена, просыпаясь.

Жюли залилась слезами. Лорд Гранвиль сел и, скрестив руки на груди, застыл в мрачном молчании.

«Мама!» Этот милый, этот наивный возглас пробудил в душе Жюли столько благородных чувств, столько непреодолимой нежности, что властный голос материнства на мгновение победил любовь. Жюли забыла о том, что она женщина, она стала только матерью. Лорд Гранвиль не мог долго противиться, слезы Жюли обезоружили его. Вдруг где-то с грохотом распахнулась дверь, и окрик: «Жюли, ты у себя?» – раскатами грома отдался в сердцах влюбленных. Вернулся маркиз. Не успела Жюли взять себя в руки, как генерал направился из своего кабинета в спальню жены. Комнаты были смежные. По счастию, Жюли сделала знак лорду Гранвилю, он бросился в умывальную, и маркиза стремительно захлопнула за ним дверь.

– Ну-с, женушка, вот и я; поохотиться не удалось. Я ложусь спать.

– Спокойной ночи, – ответила она, – я тоже собираюсь лечь. Оставьте меня.

– Сегодня вы не очень ласковы. Повинуюсь вам, маркиза.

Генерал вернулся к себе, Жюли проводила его до двери, соединяющей их комнаты, затворила ее и поспешила освободить лорда Гранвиля. Она обрела присутствие духа и подумала, что визит врача, лечившего ее, вполне естествен; она могла просто-напросто оставить лорда в гостиной, когда шла укладывать дочку; она решила сказать Артуру, чтобы он бесшумно пробрался туда, но, приоткрыв дверь умывальной комнаты, она пронзительно вскрикнула: лорду Гранвилю створкой двери прищемило и раздавило пальцы.

– Что там такое случилось? – спросил ее муж.

– Ничего-ничего, – ответила она, – я укололась булавкой.

Дверь в комнату генерала вдруг снова распахнулась. Маркиза подумала, что муж пришел, тревожась о ней, и проклинала его внимание, в котором не было ничего от сердца. Она поспешила опять затворить дверь умывальной комнаты, и лорд Гранвиль не успел высвободить руку. В самом деле, генерал появился снова; но маркиза ошиблась: его привело сюда беспокойство о собственной персоне.

– Одолжи-ка мне фуляр! Болван Шарль оставил меня без головного платка. В первые дни нашего брака ты входила во все мои дела, во все мелочи с такой заботливостью, что даже надоедала. Эх, недолго длился медовый месяц ни для меня, ни для моих галстуков! Теперь я во власти слуг, и они издеваются надо мной.

– Вот вам фуляр. Вы не заходили в гостиную?

– Нет.

– Вы застали бы там лорда Гранвиля.

– Разве он в Париже?

– Как видите.

– Что ж, схожу туда… Это милейший человек…

– Да он, должно быть, уже уехал! – воскликнула Жюли.

Маркиз стоял посреди комнаты и повязывал голову фуляром, самодовольно глядясь в зеркало.

– Не знаю, куда запропастились слуги, – сказал он. – Я три раза звонил Шарлю, а его все нет. Вы, что же, обходитесь без горничной? Позвоните-ка ей, пусть мне принесут на ночь еще одно одеяло.

– Полина ушла со двора, – сухо ответила маркиза.

– В полночь? – воскликнул генерал.

– Я отпустила ее в театр.

– Странно! – заметил муж, раздеваясь. – Я как будто видел ее, когда поднимался по лестнице.

– Ну, значит, она вернулась, – сказала Жюли, притворяясь, будто все это ей наскучило.

Чтобы не возбудить подозрения у мужа, она потянула за шнурок звонка, но потянула чуть-чуть.

Не все события той ночи хорошо известны; однако все они, очевидно, были так же просты, так же ужасны, как и те будничные семейные дела, которые им предшествовали. На следующий день маркиза д’Эглемон слегла.

– Что у тебя стряслось, отчего все толкуют о твоей жене? – спросил г-н де Ронкероль у г-на д’Эглемона несколько дней спустя после этой ночи, полной трагических событий.