Триггер

Всё, что сухо и безэмоционально рассказывает адвокат, внушает мне — нет, не уверенность, что всё получится. Но понимание, что я так или иначе в проигрыше не останусь. Идею знакомого Тамары подселить к Вадиму гостей из ближнего зарубежья Евгений оценивает на десять баллов из десяти, и я вижу выражение на лице сестры а-ля «ну я же знаю, с кем спать». Но мы оставляем её до лучших времён. Сначала адвокат хочет увидеться на судебном заседании с Вадимом, чтобы понять, что тот из себя представляет. И предупреждает меня, что подобное дело может затянуться, но это вполне в порядке вещей.

— Боже, как это всё волнительно даже для меня, — выдыхает Тома, когда Евгений покидает нас, условившись со мной созвониться ближе к дате заседания. — Мне срочно нужно выпить.

— В час дня?

— Именно! Вот и думай, аристократ я или дегенерат.

Она заказывает себе мохито, я — новую порцию кофе. Мы не обсуждаем встречу с адвокатом, и я благодарна Тамаре. Может, это и похоже на попытку к бегству, но я совсем не желаю сейчас погружаться в то, что и без того настигает меня, будто цунами.

— Как у тебя с Ильёй? — спрашивает Тома о том, что наверняка будоражит её любопытство больше всего остального.

— Нормально.

— Нормально? Ну нет! Такого ответа я не потерплю. Рассказывай!

Она отпивает принесённый мохито, а я не пойму, что именно чувствую. Вроде и поведать хочется о том, что принадлежит лишь мне, а вроде — это такая тайна. Кажется, коснётся её кто-то посторонний, как она перестанет быть настолько моей. И всё же… Понимаю, что сдерживаться не могу. Всё настолько остро ощущается, что это невозможно переживать в одиночку. И я рассказываю, сначала подбирая слова, после — всё то, что чувствую. И знаю, что Тамара сохранит всё в тайне, если вдруг в этом будет необходимость.

— Мда, систер. Вот это тебя торкнуло, — качает она головой, приканчивая свою порцию и делая заказ новой. — Завидую даже, хотя всё более чем объяснимо. Илюха — мужик крутой. Сексуальный там и всё такое.

— Господи, Том, когда ты это успела оценить?

— А меня два раза просить не надо. Но вообще я рада за тебя, Кать. Реально рада. Этот гондон твой, Вадим, совсем не заслуживает того, чтобы ты из-за него себя гробила.

Я не успеваю ответить, когда Тома морщится, видя на экране мобильного имя того, кто ей звонит, и когда проводит пальцем по сенсору, чтобы ответить на вызов, произносит одними губами:

— Мама.

Из короткого разговора я с удивлением понимаю, что наша мать не только набрала номер Тамары, но ещё и находится поблизости, приехав к нам в студию бог ведает за чем. Это настораживает, особенно учитывая тот факт, что поток возрастных родственников со всех сторон вряд ли может быть случайным.

— Блин, Кать, сорри. Я ей сказала, что ты тоже тут. Ничего? — морщится Тома, когда кладёт трубку.

— Да ничего. Отобьёмся.

С матерью ни у меня, ни у Тамары никогда не было тёплых отношений. И хоть сейчас я прекрасно понимала умом, что для нас делалось всё, когда отец вдруг решил уйти к другой, это совсем не прибавило теплоты в отношениях между мной и мамой. Или Томой и мамой. Зато научило нас с сестрой держаться друг за друга чего бы это ни стоило.

— Тамара, ты пьёшь в такое время дня? — без приветствий интересуется мать, хотя видит то, что и без уточнения ясно — перед сестрой стоит новая порция мохито.

По лицу Томы сказать что-либо трудно, знаю только, что она будет сдерживаться на протяжении всего разговора. Ну, или не будет, в зависимости от того, куда именно повернёт беседа.

— Я не пью, мам. Всего лишь второй мохито за полчаса, — растягивает губы в улыбке Тамара. А мама теряет к ней интерес сразу же, потому что переходит на ту тему, ради которой здесь и оказалась.

— Я слышала о твоём предстоящем разводе с Вадимом, — произносит она и отмахивается от официанта, который вежливо пытается уточнить, что она будет заказывать.

— Очень рада, что новости доходят и до тебя, мама.

Мысленно прикидываю, от кого именно она могла слышать о расставании с Персидским. Тома вряд ли стала бы с ней откровенничать — это исключено. Я тоже не тороплюсь каждый вечер созвониться с любимой родительницей, чтобы обменяться свежими известиями. Вывод только один…

— Екатерина, ты вообще подумала о том, как это выглядит со стороны?

О… Эта Екатерина. Так мама обращается к нам почти всегда. Екатерина, Тамара… Как будто даже в именах старается поставить ту самую грань, которую мы с сестрой и без того чувствуем с самого детства.

— Что именно? То, что мой муж, с которым мы прожили двадцать лет, нашёл себе молодую любовницу, а теперь пытается с ней вместе выселить меня на улицу?

Я не сдерживаюсь. И совсем не собираюсь делать этого и впредь. Потому что меня выбесило всё — тон мамы, то, что она наверняка уже переговорила с чёртовым Персидским, её мнение, что я априори виновата во всём.

— Катя… ты ведь женщина. Ты должна быть как лиса. Хитрее, мудрее.

Какого чёрта я вообще должна кого-то из себя изображать? Впрочем, это риторический вопрос, который совершенно не имеет отношения к ситуации, в которой мы находимся в данный момент.