Триггер

— Хитрее в чём? В желании отвоевать то, что принадлежит мне? Вне сомнения! В этом, можешь не сомневаться, я проявлю всю свою хитрость и изобретательность.

Мама смотрит на меня так, будто подозревает, что я вдруг свихнулась и меня срочно нужно определить в психушку. И только Тома, по виду которой можно понять, что она находится в высшей степени возмущения, дарит мне ощущение, что я права в своих выводах.

— Катерина, совсем не такой я тебя воспитывала, — говорит мама тоном, по которому можно смело сделать выводы — она считает свою старшую дочь как минимум неудавшейся, несмотря на то, что мне уже почти сорок. — Ведь ты не ведаешь, что творишь. Твой… новый мужчина… он же совсем ребёнок.

— Мама, ты что, говорила с Вадимом?

Моё предположение кажется мне самой настолько абсурдным, что я удивлённо вскидываю брови. Откуда ещё она может всё это знать? Кто ещё в таких красках мог всё описать матери?

— А почему я с ним не могу поговорить?

Нет, эту искренность, с которой она смотрит на меня, невозможно подделать, как ни старайся.

— Мам… может, потому, что Вадим изменил Кате и теперь пытается её выселить на улицу? — осторожно, будто разговаривает с душевнобольной, интересуется Тамара.

— Никого он не пытается выселить! Да, с ним живёт Майя. Но я верю, что это временно. Екатерине просто нужно было проявить хоть немного мудрости. Остаться рядом, переждать. А она вместо этого мстит Вадиму с каким-то щенком!

— Хватит!

Мой окрик заставляет вздрогнуть даже привычную ко всему Тому. Но я больше не намерена выслушивать эту ахинею. Вскакиваю на ноги и прежде, чем удалиться, цежу холодно:

— Заруби себе на носу, мама… если ты хочешь продолжать со мной общаться, не смей никогда и ни с кем обсуждать мою личную жизнь. Даже с самой собой, не говоря уж о моём бывшем муже. И да — у меня молодой любовник, и я бы не променяла его сейчас ни на кого другого. И у меня ещё есть дочь. От этого молодого любовника. Потому пожалуйста, бабуля, если ты возжелаешь не заниматься сплетнями, а общаться с теми, кто тебе дорог, будь добра, подумай, как именно ты станешь подбирать слова впредь.

Выдыхаю рвано и коротко и прежде, чем удалиться, припечатываю:

— Вадима больше нет. Вадим умер. Как мой муж — в первую очередь. Будет прекрасно, если эти похороны учтёшь и ты. А сейчас мне пора. Тома, созвонимся. Остальным — до встречи.

Я удаляюсь, прекрасно понимая, что именно испытывал Илья, когда его тёща закрывала за собой дверь. Мне тоже хочется запрокинуть голову и неистово смеяться, но я держусь. А ещё — накрывает желанием вернуться к Насте и Илье. Это — то, что охватывает целиком. Они оба — настолько важны и нужны, что задаюсь вопросом, как существовала без них всё это время. Впрочем, это неважно. И Илья, и Настя у меня есть. Остальное — просто пыль под ногами.

***

Время до судебного заседания, о котором я предпочитала не думать, будто это было той стороной жизни, что меня не касалась, пролетело нещадно быстро. И те две недели, что мы провели с Настей и Ильёй, когда наслаждались только друг другом, став одной семьёй, стали едва ли не самыми счастливыми в моей жизни. Все мои переживания, когда считала, что моя жизнь кончена с уходом мужа, с лихвой компенсировались теперь наличием рядом мужчины, способного одним кратким словом вселить уверенность, что мне не стоит опасаться или переживать. И что всё происходящее скоро закончится, оставив вместо себя только воспоминания, да и они заместятся новыми впечатлениями.

Конечно, Илья облёк это в совершенно иные слова, но… мне безумно нравилась эта его способность изъясняться коротко и ёмко.

— Кать! Ты зависла, — произносит Тома, когда мы с ней едем в сторону здания суда.

Она права. Стоило мне только уехать от Ильи и Насти, начинает казаться, что попала в кошмар. Или же, напротив, проснулась и очутилась в реальности, а всё, что происходило со мной в последние две недели — всего лишь сон.

— Ты что-то говорила?

— Ты о моём пятиминутном монологе? — вскинув бровь, уточняет сестра и хмыкает: — Будем считать, что на меня напал словесный понос.

— Прости, Тамар… Я сейчас не в себе.

— А я пытаюсь тебя отвлечь. Кстати, буду тоже участвовать в заседании, я не говорила?

Она с самым невозмутимым видом переключает скорость на коробке передач и выруливает на оживлённый проспект.

— Нет, не говорила, — выдыхаю удивлённо. Даже предположить не могла, что Тома соберётся со мной на эту невесёлую процедуру.

— Ну, теперь говорю, — пожимает она плечами. — Напомни мне только успокоительного принять, когда приедем. А то не ровен час…

— Спасибо, Том. Я без тебя бы не справилась.

— Я тоже так считаю, потому еду с тобой.

Сестра улыбается, но тут же ругается отборным русским, когда ей кажется, что «какая-то сволочь её подрезала». Она нервничает, и это заметно невооружённым взглядом. И я тоже нервничаю, но сейчас, когда это ощущение поделено меж нами, даже дышать становится легче.