Триггер

Отступаю в сторону, переглядываюсь с Настёной, и маленькая словно понимает всё. Начинает тараторить обо всякой малышковой ерунде. О свинках, куклах, книжках. И о том, как мы сделали мороженое сами. Помогает бабушке переобуться, ведёт мыть руки. И я делаю вдох, будто мне нужна эта краткая передышка. Кажется, Мария Дмитриевна пришла не для того, чтобы объявлять мне войну, а значит, разберёмся.

В духовке готовится лазанья, Настя — смотрит мультики в детской, а мы с матерью Тани сидим в кухне и пьём бог весть какую чашку чая. Наш разговор, поначалу осторожный, когда обе вынуждены подбирать не только слова, но целые фразы, постепенно становится всё более открытым. Мария Дмитриевна рассказывает о Насте, о том времени, когда она была совсем крошкой. Сначала сбивчиво, будто торопится уложить много всего в слишком крохотный отрезок времени, затем — более спокойно и размеренно.

— Танечка очень любила Илью… Я даже не знаю, что это за любовь была. Она за ним и в огонь, и в воду готова была. Но так нельзя.

Она качает головой, поджимает губы, прячет горечь за глотком подостывшего чая.

— Нельзя так растворяться. Наверное, это её и сгубило. О себе думать не могла, даже когда заболела.

Я слушаю не перебивая. Это та часть жизни Ильи, о которой мы с ним почти не говорили. Или же в беседах была Таня-мама-Насти, но никак не Таня-жена-Ильи.

— А вы другая совсем. Хотя и похожи немного на Танечку. И Настенька вас признала сразу, а я… Вы не подумайте только, что со зла, страшно мне просто стало, что теперь всё. Будет у внучки другая мама, а бабушка и не нужна.

— Мама — это мама. А бабушка — это бабушка. Знаете, у меня с матерью отношения не очень сложились, зато с бабушкой мы были очень дружны. Жаль, её не стало, когда я была ещё подростком. Но несмотря на это я знаю, что такое быть с бабушкой, это же совершенно иной мир. И Насте очень нужно быть рядом с вами тоже.

— Вы действительно так считаете?

На лице Марии Дмитриевны написано удивление, неверие и надежда. Словно вдруг она пришла к тому, что ей было нужно для того, чтобы спокойно жить дальше.

— Конечно. Вы её бабушка — и это неизменно.

— А я всё боялась её лишний раз из дому забрать. Казалось, что она нуждается в том, чтобы быть только с папой.

— Это не так. Настя очень коммуникабельная, вы же знаете. И бабушек ей никто и ничто никогда не заменит.

— Спасибо вам.

Она теребит край скатерти и смотрит в чашку, словно не знает, что ещё прибавить к тому, что уже сказано. И улыбается едва приметно. А я чувствую такое облегчение, будто у меня с плеч упала огромная гора. И в этот момент кажется, что всё постепенно начинает налаживаться. И так хочется верить в это.

— Да ты просто святая! — восхищается Илья после того, как полушёпотом торопливо рассказываю ему о визите Марии Дмитриевны.

— Глупый ты. Никакой святости тут нет и в помине.

— Да?

Он тянет меня за руку к себе так что я почти падаю ему на грудь, в которую и упираюсь ладонями.

— Да. Никакой святости.

— Тогда это меня точно устраивает на все сто.

— Илья… Ну подожди же. Я с тобой впечатлениями делюсь ведь.

— А я просто тебя хочу. Соскучился.

— И я по тебе. Знаешь, мы даже с ней телефонами обменялись.

— У-у-у. Теперь будете мыть мне кости.

— Точно глупый. Она к тебе очень хорошо относится.

— И я к ней. Но на расстоянии.

— Ну и ради бога. Ты на расстоянии, а Насте надо быть с бабушками почаще. Ну или с бабушкой.

— Да кто же против?

Илья отстраняется и смотрит на меня серьёзно. В этот момент чувствую себя неуютно, будто лезу со своим уставом в чужой монастырь. Впрочем, быстро прогоняю это ощущение прочь, потому что ему не место в моей жизни. И Илья, и Настя — настолько мои, насколько никто и никогда не был таковым. И я имею полное право на своё мнение относительно того, что с ними происходит.

— Я не против, Кать. И никогда против не был.

— Это здорово.

— Здорово, да. А теперь иди сюда. — Он снова роняет меня на себя и начинает целовать, перемежая поцелуи словами: — Сейчас я тебя хочу, а завтра хоть целый день созванивайтесь с Марьей Дмитриевной. Мне всё равно на работу.

Не успеваю ответить, когда становится наплевать на всё, кроме того, что со мной делают руки и губы Ильи. Хотя, уже завтра у меня действительно появится повод срочно звонить его тёще. И он будет самым неожиданным и весьма неприятным.

Впрочем, когда я рядом с Ильёй, мне совершенно не хочется думать ни о чём. И даже если бы знала о том, что случится уже через несколько часов, всё равно вряд ли бы смогла сосредоточиться на чём-либо, помимо мужчины, которого я имею полное право и все основания называть своим.

***

С самого утра меня трясёт. Это какое-то совершенно непередаваемое ощущение, которого не испытывала ни разу в жизни. Даже не страх, а чувство, словно невидимая рука перекрыла мне кислород. Я расхаживаю по квартире туда и обратно, перекладываю с места на место вещи, некоторые верчу в руках, даже не видя, что именно взяла.