Триггер

На улице светло. Ранний вечер полон тепла, золотистого солнца и лёгкого ветерка. На детской площадке настоящее столпотворение. Мамы, папы, бабушки и дедушки кто где — возле песочницы, у качелей, на лавочках вокруг. А дети бегают туда-сюда, пищат, верещат от восторга, смеются. И мне так хорошо просто сидеть, приглядывая за Настей, слушать как старушка рядом рассказывает про то, как у внука начали выпадать молочные зубы. Это так… круто. Просто погружаться вот в это всё, такое далёкое от меня каких-то несколько недель назад.

— А у вашей доченьки ещё не начали меняться? — с неподдельным интересом уточняет бабулька. И я качаю головой.

— Нет ещё. Нам только пять исполнилось.

— Ну, уже скоро совсем. У Гришеньки в пять лет и три месяца начали.

— Значит, будем ждать.

Поднимаюсь со скамейки, заканчивая тем самым наш разговор, и в этот момент впервые предательски колет сердце. Потому что Насти на горке, где она была каких-то три минуты назад, нет… Три минуты! Крохотных три минуты!

— Настя! — зову, слыша, как пробивается наружу тревога. — Настя!

Никогда не чувствовала настолько острого страха, как сейчас. Липкого, одновременно жгучего, и перекрывающего кислород.

— Настя!

Я бегаю вокруг проклятой горки, возвышающейся надо мной. Здесь куча каких-то домиков, канатов, лесенок. Всё такое огромное, давящее сверху, расплывающееся перед глазами. На меня уже смотрят родители и бабушки с дедушками. Кто-то с укоризной, кто-то с сочувствием, а кто-то улыбаясь. Их вижу тоже размытыми, а мыслей в голове никаких — только пульсация от ужаса.

— Настя!

Что делают в таких случаях? Вызывают полицию? Бросаются к мамам-папам, чтобы они помогли искать? Звонят родным?

Выхватываю телефон, и пытаюсь невпопад набрать номер Ильи, но когда вижу Настю, что идёт в сторону подъезда, сердце переворачивается от облегчения. А следом начинает колотиться ещё сильнее, потому что её держит за руку… Персидский.

Никогда не бегала с такой скоростью, с которой мчусь к ним. Запинаясь, едва не падая. И когда оказываюсь рядом, выдыхаю:

— Настя!

Она оборачивается, сначала удивляется, потом — улыбается. И совершенно спокойно произносит:

— Мама, а дядя Вадим сказал, что ты уже дома и ждёшь нас.

Хочется схватить её, встряхнуть, закричать, чтобы никогда так больше не делала. Не уходила с чужими. Неужели Илья её этому не научил? Но ей всего пять. Пять! И я должна была быть рядом с ней как приклеенная.

Я тащу её к себе за руку, и Персидский отпускает Настину ладошку. А потом делает то, чего не ожидаю — впихивает меня в подъезд, когда дверь открывается, выпуская мальчика лет двенадцати с собакой.

— Вадим, перестань! — шиплю, испытывая такой ужас, что от него по спине бежит ледяной холод. — Хватит!

Он продолжает подталкивать меня вперёд, и я инстинктивно шагаю, волоча за собой Настю. Я снова — словно бы в душной клетке, где нет возможности сделать полноценный вдох. Пытаюсь на ходу набрать номер Ильи, но Вадим ловко выуживает из пальцев телефон.

— Что тебе нужно? — выдыхаю, разворачиваясь возле лифта и пряча Настю за спину. Отчётливо понимаю, что беззащитна перед ним. Кричать? Малышка испугается, а шансов на то, что нам кто-то поможет, почти нет.

— Мамочка?

Она уже боится. Слышу это по дрожи в голосе. И теперь к страху примешивается такая злость, что кажется, готова убить любого, кто захочет причинить ей вред.

— Что тебе нужно? — повторяю с нажимом, глядя в лицо ухмыляющегося Вадима.

— Покатаемся втроём? Или вдвоём? Выбирай.

— Что значит «покатаемся»?

— Сядем в машину и поедем.

— Куда?

— Поговорить.

— Куда?

— Это не твоё дело. Просто выбирай. Или девчонку с собой или дома посади её.

— Я не могу.

— Что не можешь?

— Настю одну оставить.

— Ничего ей не будет.

— Вадим… пожалуйста… Ради того, что между нами было. Оставь нас в покое.

— Ну уж нет, Персидская. Ты перешла сегодня границы. Теперь никаких просьб. Выбирай.

— Дай мне позвонить Илье.

Он запрокидывает голову и начинает хохотать. И в этом смехе что-то настолько жуткое и потустороннее, что меня передёргивает. Сволочь! Нашёл на кого нападать…

— Ты держишь меня за идиота?

— Нет. Я просто скажу ему, чтобы он приехал, потому что Настя одна.

— Мамочка…

— Нет. Попроси соседку присмотреть.

— А бабушке её позвонить можно? Пожалуйста.

— Можно. Поднимайся по лестнице. У тебя ровно пять минут всё уладить.

Я начинаю едва ли не карабкаться наверх. Сейчас за себя мне не страшно. Страшно, что Вадиму взбредёт в голову что-то ужасное. Настя ловит мой взгляд, и я пытаюсь растянуть губы в ободряющей улыбке. Она крепко прижимает к себе поросёнка одной рукой, а второй — вцепляется в мою руку. Как будто даёт понять, что она со мной.

Возле двери в квартиру застываю, после чего поворачиваюсь к соседской и звоню, надеясь, что мне откроют. И когда на пороге возникает бабулька, быстро впихиваю внутрь Настю.

— Вера Ивановна, приглядите за малышкой. Минут тридцать, хорошо? Её бабушка заберёт.

— Случилось что-то?

— Нет. Мне просто тут… кое-куда съездить нужно.

— Мамочка, ты только вернись ко мне…