Тригон. Изгнанная (СИ)

— Почему ты приходишь сюда? — как только они остаются одни, вновь решается заговорить Тилия.

— Разве не ясно? — нехотя отзывается Рука, закидывая на плечо порядком опустевшую сумку. — Мальчишке нужна еда.

— А к чему эти расспросы?

— Просто хочу быть в курсе.

— Почему мальчик такой худой, и голодный? У тех, кто живёт за барьером, что совсем нечего есть?

— Им не слишком повезло с лидером. Старик Патрис, их лидер, и его люди почти всё забирают себе, оставляя остальным жалкие крохи. Като мне рассказывал, что его работа — добыча птичьих яиц… Это их основное пропитание, не считая охоты.

Перед глазами тут же возникает картинка того, как маленький мальчик, всякий раз рискуя жизнью, взбирается по невероятно высоким деревьям в поисках птичьих гнёзд. Тилия нервно сглатывает. Даже с такого расстояния ей хорошо видны верхушки тех великанов с толстыми стволами и раскидистыми ветвями, и становится страшно за жизнь этого несчастного ребёнка.

— Так вот, за каждое разбитое яйцо он на несколько дней лишается еды, — продолжает Рука, выбираясь на уже знакомую тропу. — Есть там у них некто, кого Като зовёт правой рукой Старика Патриса. Так вот Като говорит, что он там самый жестокий, готов наказать любого, кто осмелиться слово сказать против. Като никого так не боится, как этого человека. Стоит только заговорить об этом ублюдке, я вижу страх в его глазах. Так что сама думай, как ему там живётся.

— Странное прозвище… Старик.

— Так его зовёт Като и остальные. Из наших никто его никогда не видел, но мальчишка говорит, что он у них самый старый.

— Выходит, здесь есть кто-то гораздо старше нас?

— Если и так, то он единственный. Остальные, все, кого я видела, приблизительно такого же возраста что и мы. Знаю только, что самый маленький у них Заячья Лапка.

— И давно ты о нём заботишься?

— Может пару лун… — небрежно пожимает плечами гоминидка, но от Тилии уже не скрыть того, что этот мальчик дорог ей. — Может чуть больше. Он как-то пришёл к барьеру такой тощий, еле ноги волочил, весь покусанный блохами, рёбра торчат. Говорить почти не мог, только мычал что-то… Хотел перейти на нашу сторону, знал, что у нас есть вода и еда. Думал, что повезёт и его не скрючит на барьере… — продолжает Рука и тут же морщится. — Не знаю, с чего он так решил. Перейти ещё никому не удавалось. Я его тогда еле отговорила. Пришлось пообещать, что каждые два дня буду приносить ему немного еды. Вот с тех пор таскаюсь сюда, чтобы он не сделал очередную глупость. Мальцу не слишком везёт в жизни.

— А как же его родители? — спрашивает Тилия, вслед за спутницей продираясь сквозь уже порядком надоевший кустарник волчеягодника. Она настолько поглощена рассказом гоминидки, что не сразу замечает, что они сходят с тропы.

— Он сирота. Сообразительный пацан, схватывает всё на лету. Это от него я узнала, что дальше в Яме живёт ещё один народ. В Гнезде таких называют Танами. Это жители окраины и с ними боятся связываться. Они практически всегда ходят на четвереньках, и почти разучились говорить. Объясняются друг с другом лишь жестами. Като говорит, что здесь, в Яме, они живут в пещерах.

— Может твоя сестра у них?

— Като говорит, что кроме самих Танов, там никого нет. Она где-то дальше…

— И откуда он всё это знает? — с удивлением спрашивает Тилия, не понимая, как вообще можно разглядеть хоть что-то сквозь густой кустарник и непроглядные кроны деревьев.

— Наша пещера, где мы берём воду — это конец Ямы, где соединяются стены, — терпеливо объясняет Рука, чуть замедляя шаг. — Чем дальше, тем хуже с растительностью: один волчеягодник да трава. Като хорошо видно, как они там ползают. Похоже, жизнь в этом месте не пошла им на пользу. Таны совсем одичали… превратились в животных.

— Как же они до сих пор живут в городе?

— А как все остальные живут? — вопросом на вопрос отвечает Рука, ещё больше углубляясь в заросли. — Я бы сказала спасибо тем, кто придумал эти барьеры, да вот только не знаю кому…

Несмотря на огромные ботинки, больше бы подошедшие мужчине, чем девушке, шагов гоминидки практически не слышно. Тишину, нарушает лишь щебет взволнованных их неожиданным вторжением птиц, жужжанием приставучих кровопийц-насекомых, убаюкивающим шелестом травы под ногами, да шумной поступью Тилии. С обувью ей повезло гораздо меньше. Тонкая, пробковая подошва её хамповой обувки не спасает ни от неровностей, ни от мелких камней, ни от торчащих из земли корней, которые то и дело больно впиваются в ступни, заставляя её всякий раз морщиться от неприятных ощущений.

— Здесь проходит тропа животных, — спустя время, вновь подаёт голос гоминидка, опускаясь на колено, и единственной рукой указывая на едва различимую, вытоптанную дорожку. — Звери обычно стараются оставаться на знакомой территории. Видишь это?

Тилия опускается рядом и прослеживает за пальцем гоминидки. Будь она здесь одна, ни за что бы не заметила ничего особенного, но после слов гоминидки взгляд сначала натыкается на петлю, сделанную из верёвок всё той же сети-паутины, а затем и на пару деревянных кольев, вбитых под углом в плодородную землю.