Тригон. Изгнанная (СИ)

Теперь Рон движется впереди, всякий раз отводя нависшие над головами ветви низеньких деревцев в сторону, тем самым освобождая им проход. Пару раз до них долетает приглушённое расстоянием рычание невидимого зверя, заставляя цепенеть от ужаса, но рассвет уже раскрасил Долину в привычные краски, и вероятность быть убитыми псами Витилиго с каждой минутой тает на глазах.

— Далеко ещё до барьера? — впервые за всё время их пути подаёт голос Рука.

— Порядком, — отзывается Рон, даже не взглянув в сторону гоминидки. Тилия всё ждёт, когда же её друг задаст главный вопрос о том, как они смогли преодолеть смертельную преграду и при этом выжить, но тот лишь сосредоточенно шагает впереди, уводя их всё дальше от места, где, если верить его словам, провёл почти половину жизни.

«Неужели нет никакого сожаления?» — с удивлением думает Тилия, поглядывая на широкую спину друга.

Минуты складываются в час, а окружающая их природа почти не меняется. Только однажды за всё время пути, они становятся свидетелями чего-то странного и непонятного. Чуть в стороне от тропы на небольшом возвышении из земли торчит гладкий, потемневший от времени камень. Чуть замедлив шаг, Тилия тщетно пытается разобрать почти стёртую, состоящую всего из трёх символов надпись: время и солнце уничтожили её почти полностью.

И только отойдя на какое-то расстояние, её вдруг осеняет: «Это же могильный камень!» Озноб пробегает по разгорячённой от долгой ходьбы коже, стоит только представить, что под толщей земли покоятся чьи-то истлевшие останки. Именно так хоронили умерших во времена Первых Людей. Хоронили варварски, противоестественно! Их просто закапывали в землю, позволяя червям обгладывать мягкие ткани, оставляя нетронутыми лишь кости.

И вдруг она видит такое здесь, в Долине!

Кто же мог решиться возродить давно забытый ритуал? И этот кто-то определённо живший когда-то в Долине, пренебрёг правилами, которыми все без исключения жители Нового Вавилона неукоснительно следовали уже не одно столетие. Ведь не просто же так в подвалах Башни был сооружён крематорий, где в огромных печах сжигали мёртвые тела всех колонистов. И там же был колумбарий: комната с высоким потолком и без единого окна в бетонных стенах, с номерными табличками на небольших герметичных ящичках и прахом тех, кто поселился там навечно.

Несмотря на то, что воздух ещё прохладен, от долгого пути Тилия чуть ли не падает от усталости. Избитое накануне тело и истёртые в кровь ноги, ни на секунду не дают забыть о боли, и с каждым новым шагом ей кажется, что она идёт по раскалённым углям.

Когда за их спинами раздаётся шум погони, к всеобщему облегчению, сквозь заросли кустарника просматривается поляна: почти точная копия той, что они без сожаления оставили позади, а за ней и выжженная черта, в данных обстоятельствах кажущаяся единственным спасением. И когда до барьера остаётся несколько десятков шагов, их троица, подгоняемая криками, не сговариваясь, переходит на бег.

— Бледная, нужно торопиться, — припадая на повреждённую ногу, обращается к ней Рука, уже не опасаясь, что её могут услышать. Даже ничего не смыслившая в выслеживании Тилия, понимает, что их преследователи ни разу не сбились со следа и, судя по нарастающему шуму позади, они уже достаточно близко: дышат им в спины, ломая ветки, преграждающие путь. А ведь ей ещё нужно извлечь наполненную рицином капсулу из тела друга.

— Рон… остановись, пожалуйста… на минуту… — запыхавшись и пытаясь унять сильно бьющееся сердце, обращается она к другу детства, но тот словно не слышит и первым пересекает барьер. Тилия столбенеет в ожидании худшего, но непоправимого не происходит. Стоящий перед ней молодой человек не падает на землю, сотрясаясь в конвульсиях, его глаза не наливаются кровью, как у всех тех, в чьё тело попадала ядовитая зараза. Он лишь с едва заметной улыбкой наблюдает за вытянутыми лицами своих спутниц.

— Всё в порядке.

— Но как? — перебравшись через барьер и сразу почувствовав себя в относительной безопасности, наконец, спрашивает ошарашенная Тилия.

— Ты о том, что я ещё жив? Сам не знаю. Видимо моё тело реагирует иначе. Несколько лет назад я случайно выяснил, что могу пересекать барьер и при этом оставаться живым.

Едва он произносит последнюю фразу, как Тилия вздрагивает, вспоминая недавние слова Руки: «Като думал, что повезёт и его не скрючит на барьере. Не знаю, с чего он это решил. Перейти ещё никому не удавалось».

Гоминидка ошибалась! Кое-кому всё же посчастливилось пересечь барьер и остаться в живых, и Рон уже второй в списке, не считая того каннибала-пожирателя. Возможно, именно он был вдохновителем мальчика на такой безрассудный поступок. Что если Като видел, как Рон пересекает черту-убийцу без каких-либо для себя последствий? Жизнь по эту сторону барьера была настолько невыносима маленькому ребёнку, что он решил рискнуть.