Тригон. Изгнанная (СИ)

Она пытается впиться зубами в ладонь, что зажимает ей рот, когда до уха доносится едва различимый шёпот:

— Остынь, Ти, — слышит она бархатистый голос и от неожиданности замирает, вглядываясь в темнеющий перед ней силуэт. Только один человек в Башне называл её так.

— Дорон? — шепчет она, так и не придя в себя от удивления. — Рон из блока триста сорок три?

— Ну и память у тебя! — доноситься в ответ восхищённо, и она тут же чувствует свободу.

— Неужели это ты, Рон?

— Шшш… Нужно убираться отсюда и как можно скорее.

Повторять дважды нет никакой нужды. Когда она, поднимается с жёсткого пола, кажется, каждая мышца в её теле протестующе ноет. Ещё хуже обстоит дело с её лицом. Едва коснувшись пальцами щеки, она понимает, насколько сильно опухла его правая сторона. Чтобы ненароком не застонать от боли, она до крови прикусывает губу и тормошит за плечо мирно посапывающую рядом гоминидку. Рука должно быть немало вылакала этого гоминидского пойла, раз даже не почувствовала угрозы и не проснулась.

Приложив палец к губам, и всучив всё ещё сонной, ничего не понимающей гоминидке её порядком опустевший мешок и всё ещё не в силах до конца поверить в то, что судьба свела её с другом детства, Тилия доверчиво вкладывает свою ладонь в протянутую мужскую, такую тёплую руку.

Тот мальчик был одним из немногих, кому она безгранично доверяла: посвящала в свои детские тайны, не опасаясь, что милитарийцы прознают и явятся за ней. Но всё случилось иначе. Они пришли в его дом, за его семьёй. Появились, как всегда за полночь, молчаливые, наводящие ужас на весь этаж. Она до сих пор помнила стук в соседнюю дверь: три громких удара эхом разнёсшиеся по безлюдному в поздний час коридору. И то, как отец торопливо подошёл к двери, прижавшись к ней ухом, и жестом давая понять, чтобы домочадцы немедленно возвращались в свои постели, не оставляло сомнений в намерениях карателей.

Но она не ушла. Спряталась в дальнем углу полутёмного коридора, зажимая ладонями уши и не обращая внимания на леденящий кожу ворот промокшей от слёз пижамы. Слушать, как плачет её лучший друг за тонкой перегородкой жилого блока, было невыносимо. А внутри рос червячок сомнения, что выселение семьи Дорона, как-то связано с ней.

Уже тогда маленькая Тилия знала, куда их отправят. В Пекло, где теперь уже бывшим жильцам Башни придётся начать всё сначала или умереть. И только сейчас, услышав своё детское прозвище, она понимает, что реальность куда страшнее. Рон, как и она оказался в Долине! А ведь и он, будучи старше её всего лишь на два года, должен был стать адептом…

Чем ближе они к дверям, тем отчётливее Тилия осознаёт, что вход заперт на тяжёлый засов, а снаружи непроглядная тьма… и Витилиго. Но тут, словно в опровержение всем её опасениям, Рон бесшумно распахивает незаметную боковую дверцу и, согнувшись почти пополам, выбирается наружу.

Стоит только их троице покинуть хижину, как Тилия ёжится, ощутив, насколько сильно отличается холодный, предрассветный воздух от душного смрада забитой под завязку хижины.

«Не завидую я им сейчас», — смотрит она на своих молчаливых спутников, накидывая на плечи накидку и надвигая на лоб капюшон.

Их путь пролегает по тому же маршруту, по которому они днём ранее попали в лагерь. На протяжении долгого времени их троица не произносит ни слова и лишь, когда первые лучи окрашивают полоску неба над головой, давая немного света, Тилия решает утолить терзавшее её последние полчаса любопытство, и как следует рассмотреть давно потерянного друга детства.

Рон сильно изменился, хотя что-то от того маленького мальчика осталось прежним. Правильные черты лица, нос чуть с горбинкой, скорее всего из-за давнего перелома, тёмные глаза, гладкий подбородок, что удивляло, если учесть, сколько лет ему пришлось прожить среди гоминидов, впитывая их культуру и быт. Уж к чему, а к заросшим физиономиям местных, из-за которых облучённые казались ещё более неопрятными, она до сих пор не могла привыкнуть.

Взять хотя бы изгнанника. В Башне ему пришлось бы туго. За все прожитые годы она не видела ни одного человека с таким цветом волос. Эта особенность сразу же выдавала в нём жителя Пекла, так же, как её бледная кожа служила доказательством того, что она сама не провела в наружном городе ни дня.

«С чего это я вообще вспомнила этого предателя?» — тут же одёргивает себя Тилия, пытаясь выкинуть из головы все мысли об изгнаннике и сосредотачиваясь на дороге.

— Откуда ты здесь? — решается она на первый вопрос, когда Рука, прихрамывая, уходит далеко вперёд, словно намеренно оставляя их наедине.

— Я думал, тебе это не нужно объяснять.

— Да, но как ты очутился в Долине? Ты ведь жил в Пекле после изгнания? — не унимается Тилия, пытаясь подстроиться под его широкий шаг.

— Да, жил, — отзывается Рон, и то, с какой горечью он произносит эти два слова, сразу же напоминает ей, почему гоминиды попадают в Долину.