Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев

Как мы можем представить себе ту незаписанную, изначальную ситуацию, в которой рассказ о нем прозвучал впервые? Миру известна хитрость во всех ее проявлениях, всевозможные лукавые и коварные проделки людей животных, и даже растений, которые не могли остаться незамеченными как для рассказчика, чья внутренняя жизнь была тесно связана с этим миром, так и для стороннего наблюдателя. Задавался ли рассказчик конкретным вопросом: «Кто первым сыграл все эти шутки, кто вписал их в порядок вещей?» Была ли его история, подобно многим другим мифологемам, ответом на вопрос о происхождении? В любом случае, его история не связана ни с конкретными наблюдениями, ни с хитростью и обманом вообще — но лишь с тем образом, который ясно представлялся воображению мифотворца и предшествовал любому конкретному вопросу — с самим архитрикстером. Неважно, появился ли он в человеческом обличье или в виде хитрого зверя, прототипа Рейнеке-Лиса, чьим эквивалентом в одних индейских племенах был койот, а в других — ворон. Так или иначе, он во всех своих проявлениях был изначальным существом того же порядка, что и боги и герои греческой мифологии. Внезапно он, Трикстер, стоящий позади всех Трикстеров, должен был выйти на первый план и так настойчиво заявить о себе, что всякий, кто слышал о нем, тотчас узнавал его, как образ, который был в сознании у рассказчика.

Эта гипотеза не стремится изолировать «первого» рассказчика от его окружения и от мира людей, равно как и лишить этот мир возможности стать театром для представления божественного. В мифологии мы слушаем сам мир, рассказывающий собственную историю себе самому. Предположение о том, что мы имеем дело с феноменом такого рода, который изучающая мифологию наука не должна «объяснять», как и эстетика не должна «объяснять» феномен искусства, кажется мне неизбежным. Скорее, ее задача — помочь понять этот феномен с точки зрения людей. И конечно, вовсе необязательно вообще выдвигать какую-либо гипотезу о его происхождении, которая, кроме того, остается неопределенной в одном вопросе. На начальной стадии исследований должен остаться открытым вопрос о том, было ли уникальным то первое событие, которое послужило гипотетической основой для целой серии мифологических сюжетов (как в случае цикла о Трикстере), а также имела ли всеобщий характер готовность человека воспринять их — или же это происходило неоднократно и повсюду.

В данном случае мы имеем дело с жанровой разновидностью мифологии. Точно так же плутовской роман, не имеющий национальных и временных ограничений, представленный в творчестве Рабле и других авторов и существующий со времен Петрония, является жанровой разновидностью романа вообще. Picaro — это испанское слово, которое означает «насмешник», «злодей», «плут». И здесь мы сталкиваемся с плутовской мифологией. Она существовала всегда. Просто для нее не было названия и не было научного способа раскрытия ее сути. Она никогда не преследовала магических или дидактических целей. Она только рассказывала о своем герое, который был ее непременным условием. Выполняла ли она какую-либо особую функцию кроме развлечения, или, вернее, посредством развлечения? Мы не сможем обойти этот вопрос, если наше отношение к мифологии правильно и адекватно.

Хотя вопрос о том, когда, где и каким образом возник миф о Трикстере, не предполагает точного ответа, он не должен отвлекать наше внимание от самого героя и от того, как ведется о нем рассказ. Он определяет эту манеру в ее основных чертах, а также то богатство стиля, которое еще будет предметом нашего обсуждения. Фигура Трикстера представляет собой вневременной праобраз, корень всех плутовских созданий мировой литературы, охватывающий все времена и культуры. Он несводим только к литературной сущности, он выше всего того, чем ограничены смертные трикстеры. В своем мнении я основываюсь на мифологии, с которой знаком самым непосредственным образом, и все же не могу не привлечь в качестве дополнительного подтверждения моих взглядов тот факт, что в мифологии другого американского индейского племени — вичита — известен койот, наделенный способностью рассказывать бесконечные плутовские истории о себе самом, то есть эквивалент Трикстера в мире животных. Из этого вовсе не следует, что койот — второстепенная, «искусственно созданная» и чем-то ограниченная фигура в мифологии вичита. Каким бы ни было мнение аудитории о такого рода историях (ведь она может счесть их и лживыми россказнями архиобманщика), это не лишает героя реальности существования. Напротив, благодаря его историям становится очевидным, что бесстыдная ложь — неотъемлемое качество мира, имеющее вневременные корни.