Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев

Отличительные черты этого стиля, крайняя форма и элемент абсурда проявляются тогда, когда рассказчик подчеркивает именно глупость Трикстера. В современных фольклорных историях Греции эта черта напоминает о Хадже Насреддине, типичном хитром глупце или глупом плуте, который всюду известен и над которым смеется весь мир, поскольку невозможно определить, где заканчивается хитрость и начинается глупость и какое из двух качеств преобладает. Хитрость и глупость идут рука об руку, и лучше всего это единство отражено в мифологии, пока она не вырождается в анекдоты и фольклорные истории, которым свойственны поздний архаизм, упрощенность и abaissement du niveau mental (последние две характеристики неприменимы, конечно же, к такому архаическому племени, как виннебаго). Среди растений, животных и людей хитрость демонстрируют те, кто достаточно глуп, чтобы попасться. Но в мифологии хитрость более важна, глупость же — нечто вторичное, в том числе и глупость самой хитрости. В Прометее есть что-то от Трикстера, ибо хитря с Зевсом, он в конце концов обманывает самого себя. Его хитрость становится глупостью, воплощенной в его брате, Эпиметее.

Трикстеры некоторых других индейских племен имеют с Прометеем даже больше общих черт, чем Трикстер виннебаго, Вакджункага. И чем разительней это сходство, тем больше они, вместо того, чтобы прибегать к обману в собственных целях, приближаются к образу благодетельного героя-творца, становясь тем, кого этнологи называют культурным героем. Прометею, благодетелю человечества, не хватает эгоизма и озорства. Гермес наделен этими качествами и демонстрирует их, когда находит огонь и совершает жертвоприношение (прежде, чем это делает Прометей) — при этом ничуть не заботясь о человечестве. В тех жестоких шутках, которые Гермес в юности сыграл с черепахой и жертвенными коровами во время своей первой кражи (и которые не принесли человечеству никакой пользы), мы различаем хитрую ухмылку трикстера, в то время, как в деяниях Прометея мы видим одновременно хитрость и глупость: Прометея и Эпиметея. Возможно, здесь я могу повторить то, о чем уже писал в своей книге «Античная религия»:

«Каждое благое начинание Прометея приносит человечеству новые и новые страдания. Как только он добывает огонь для людей, Зевс сразу же лишает их этого дара. И когда, после похищения огня, Прометей терпит наказание вдали от людей, его место занимает Эпиметей: хитрость сменилась глупостью. Глубокое родство между этими двумя персонажами подкрепляется тем, что они братья. Можно даже сказать, что образ единого изначального существа, хитрого и глупого одновременно, разделен в них надвое: предсказатель Прометей и сильный лишь задним умом Эпиметей. Именно он приносит человечеству (в качестве дара богов) неисчерпаемый источник несчастий — Пандору».

В моей книге о Прометее (опубликованной в 1946 году) я задался вопросом, не могло ли дело обстоять так, что он и Эпиметей изначально были одним существом, обладающим дуальной природой, прамужчиной, который произвел на свет человечество, женившись на праженщине. Я не мог тогда предположить (книга Пола Радина о «Циклы о героях у виннебаго» не была опубликована до 1948 года), что дуализм такого мифологического существа, соединяющего в себе хитрость и глупость, может быть выражен в мифе настолько рельефно, что левая рука его не знает, что творит правая — в буквальном смысле. Этот (пятый) эпизод обнаруживает комическую глупость героя. Но не этого ли он и добивается? Не хочет ли он вызвать у слушателя смех, разыгрывая жестокий спектакль с самим собой и заставляя собственные руки сцепиться друг с другом в кровавой драке? (Непосредственно перед тем он весьма показательным образом разделался с бизоном — поступок, напоминающий ловкость и отвагу молодого Гермеса). Вся природа смеется над его ужимками, зная, на что он способен. Птицы кричали: «Смотрите, смотрите! Вон идет Трикстер!» Он же делал вид, что не понимает значения слова, которым его называют: «Ах вы, дрянные маленькие птицы! Интересно, что они говорят?» Он продолжает свое притворство перед птицами — свидетелями пьесы флиаков, которую он разыгрывает.