Трильби

— Я пошла кАн- жель, на улицу Келья святого Пет- рониля, постояла у дома — но так и не решилась дернуть за звонок… Пошла на площадь святого Анатоля. Долго глядела на окно вашей мастерской и думала о том, как там было уютно на большом диване у печки… Мне ужасно хотелось позвонить к мадам Винар, но я вспомнила, что в мастерской лежит больной Билли, а с ним его мать и сестра. Ведь Анжель мне написала об этом. Бедный Билли! Он лежал там и был очень болен!

Я все ходила по площади, а потом взад и вперед по улице Трех Разбойников. Снова пошла к реке — и опять у меня не хватило решимости утопиться. К тому же один полицейский заметил меня и все время шел за мной следом. Но самое смешное — ведь мы с ним были знакомы, а он меня совсем не узнал! Это был Селестин Бомоле, тот, что так напился на рождество. Неужели вы его не помните? Такой высокий, рябой!

— И вот до самого рассвета я все бродила по Парижу. Наконец совсем выбилась из сил — и побрела к Свенгали на улицу Тирлиар, но оказалось, он переехал на улицу Сен-Пэр; я пошла туда и застала его дома. Мне очень не хотелось идти к нему, но ничего другого не оставалось. Судьба, наверное! Он так обрадовался моему приходу, немедленно занялся моим лечением, принес кофе, хлеб, масло, я никогда ничего вкуснее не ела! Позаботился о бане для меня на улице Савонаролы — это было просто дивное удовольствие! — после чего я легла спать и проспала двое суток подряд! А когда проснулась, он сказал, что любит меня, никогда меня не оставит, будет всегда обо мне заботиться и, если я соглашусь уехать с ним, женится на мне. Он сказал, что посвятит мне всю свою жизнь. И снял для меня маленькую комнату рядом со своей.

В этой комнате я провела целую неделю, никуда не выходила и никого не видела. Я почти все время спала. У меня была сильная простуда.

Свенгали дал два концерта и заработал много денег. Мы с ним уехали в Германию, никому ничего не сказав.

— И он женился на вас?

— Конечно, нет. Он не мог, бедняга! У него была жена и трое ребят. Он утверждал, что это не его дети. Они >Кивут в Эльберфельде, в Пруссии; там у его жены маленькая кондитерская. Он вел себя очень плохо по отношению к ним. Но не из-за меня! Он давно их бросил; все же он посылал им деньги, когда они у него заводились, — я заставляла его, мне было так ее жаль! Он часто рассказывал мне о жене — как она разговаривает и что делает, и показывал, как она одновременно молится и ест, держа в левой руке соленый огурец, а в правой рюмку с водкой — чтобы не терять времени. Я пряКю покатывалась со смеху! Он ведь был таким балагуром, бедный Свенгали, любил пошутить! А потом к нам присоединились Джеко и Марта.

— Кто такая Марта?

— Его тетя. Она стряпала для нас и хозяйничала. Она сейчас сюда придет, я получила от нее записку из гостиницы. Как она его любила! Бедная Марта! Бедный Джеко! Что с ними станется без Свенгали?

— А на какие средства жил Свенгали?

— О! он играл в концертах, по-моему, что-то в этом роде.

— Вы когда-нибудь его слышали?

— Да; Марта иногда водила меня слушать его, в самом начале, когда мы стали жить вместе. Ему всегда очень аплодировали. Он великолепно играл на рояле. Все такого мнения.»

— Он никогда не пытался учить вас петь?

— Что вы! Как можно! Он так смеялся, когда я пробовала петь, и Марта с Джеко тоже! Они умирали со смеху! Обычно я пела «Бен Болта». Они заставляли меня, чтобы позабавиться, а потом от души хохотали. Но я никогда не обижалась на них. Вы же сами знаете, меня никто пению не обучал!

— А не было ли у него какой-нибудь другой знакомой — другой женщины?

— Насколько я знаю, нет! Он всегда мне твердил, что и смотреть не может на других женщин, так он сильно привязан ко мне! Бедный Свенгали! (Слезы снова навернулись ей на глаза.) Он всегда был добр ко мне! Но я не могла его любить, как ему хотелось, — не могла! Даже мысль об этом была мне нестерпима! Я ведь когда-то ненавидела его, в Париже, в мастерской, разве вы не помните?

Он почти никогда не оставлял меня одну; в его отсутствие за мной приглядывала Марта — я всегда была слабой и больной; иногда я уставала до такой степени, что не могла двух шагов по комнате сделать. А все из- за моего трехдневного путешестия из Вибрэя в Париж. Я так и не оправилась после этого.

Я делала для Свенгали все, что было в моих силах, как дочь, коли я не могла быть ничем иным: штопала и чинила ему белье, ухаживала за ним, готовила для него вкусные французские блюда. Мне кажется, одно время он очень нуждался. Мы вечно кочевали с места на место. Но всегда и везде лучшее приберегалось для меня. Он настаивал на этом даже в ущерб самому себе.

Когда я отказывалась от еды, он выглядел таким несчастным, что мне приходилось заставлять себя есть.

Как только мне нездоровилось или что-нибудь у меня болело, он говорил: «Засни, моя голубка!» — и я тут же засыпала на несколько часов, а проснувшись, чувствовала себя невероятно утомленной! Он всегда был подле меня, на коленях, такой добрый, встревоженный!

И Марта с Джеко! Иногда приходилось вызывать врача, и я долго не могла подняться с постели.