Трильби

— Что случилось со Свенгали? Он, наверное, умер!

Оторопев, они посмотрели друг на друга.

— Ах, он умер! Я вижу это по вашим лицам. От разрыва сердца. Как жаль! О, мне очень, очень его жаль! Он всегда ко мне хорошо относился, бедный Свенгали!

— Да. Он умер, — сказал Таффи.

— А Джеко, мой милый маленький Джеко — тоже умер? Я видела его вчера вечером, он согревал мне руки и ноги: где же мы были?

— Нет, Джеко не умер, но его на некоторое время задержали: он ударил Свенгали, щк вы знаете, ведь вы присутствовали при этом.

— Я? Нет! Я никогда ничего подобного не видела. Но мне снилось что-то в этом роде. Джеко с ножом в руке и окровавленный Свенгали на полу. Это было как раз перед болезнью Свенгали. Он поранил себе шею ржавым гвоздем, так он мне сказал. Как это могло случиться? Но если это сделал Джеко, конечно это было нехорошо с его стороны. Они были такими друзьями! Почему он это сделал?

— Почему?.. Свенгали больно ударил вас по руке своей дирижерской палочкой во время репетиции и довел вас до слез. Вы помните?

— Ударил меня? На репетиции? Довел до слез? О чем вы толкуете, Таффи, милый? Свенгали пальцем никогда меня не тронул! Он всегда был сама нежность! И что же я могла репетировать?

— Песни, которые вы должны были исполнять вечером в театре.

— Исполнять в театре?! Я никогда не выступала ни в одном театре, не считая вчерашнего вечера, если это большое помещение было театром! Кажется, мое пение никому не понравилось! Я всячески постараюсь больше никогда не петь в театре. Как они кричали! И Свенгали в ложе смеялся надо мной. Почему меня повезли туда? И почему этот маленький смешной француз в белом жилете требовал, чтобы я пела? Я прекрасно понимаю, что пою не настолько хорошо, чтобы выступать в таком месте. Какую я сделала глупость! Все это кажется мне дурным сном. Но как и почему? Неужели мне это снилось?

— Ну, хорошо, но разве вы не помните, как вы пели в Париже — в зале Цирка Башибузуков, в Вене, в Санкт- Петербурге, в других местах?

— Что за ерунда, дорогой мой, вы меня с кем-то путаете! Я никогда нигде не пела! Я была и в Вене и в Санкт-Петербурге, только я никогда там не пела — боже упаси!

Она замолчала. Друзья беспомощно глядели на нее.

Маленький Билли спросил:

— Скажите, Трильби, почему вы сделали вид, что не узнаете меня, когда вы ехали с Свенгали в коляске и я поклонился вам на площади Согласия?

— Я никогда не ездила с Свенгали в коляске! Нам больше по карману были омнибусы! Вам все это приснилось, милый Билли, вы приняли за меня кого-то другого; а что касается того, будто я вас нарочно не узнала — да я бы скорее умерла, чем поступила так!

— Где вы останавливались со Свенгали в Париже?

— Право, я забыла. Мы были в Париже? О да, конечно, в отеле «Бертран», площадь Нотр Дам де Вик- туар.

— Сколько времени вы пробыли со Свенгали?

— О, месяцы, может годы — я забыла. Я очень болела. Он вылечил меня.

— Вы болели? Чем?

— Ах, я чуть не помешалась от горя и головной боли и хотела покончить с собой, когда умер мой дорогой маленький Жанно в Вибрэе. Мне все казалось, что я была недостаточно внимательна к нему. Я совсем сошла с ума. Вы ведь помните, Таффи, вы написали мне туда через Анжель Буасс. Такое ласковое письмо! Я знаю его наизусть! И вы тоже, Сэнди, — она поцеловала его. — Удивляюсь, куда они делись, эти письма? У меня ничего своего нет на свете, даже ваших дорогих писем, даже писем Маленького Билли — а их было так много! Да! Свенгали тоже писал мне — он узнал от Анжели мой адрес… Когда умер Жанно, я решила, что должна либо покончить с жизнью, либо немедленно покинуть Виб- рэй — уйти от всех. После его похорон я остригла волосы, достала костюм рабочего: брюки, рубашку и кепку, и пошла пешком в Париж, никому ничего не сказав. Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал, особенно Свенгали, ведь он писал, что приедет туда за мной. Я хотела спрятаться в Париже. Когда я наконец дошла, было два часа ночи и у меня все болело, к тому же я потеряла все мои деньги — тридцать франков. Они выпали из Дырявого кармана брюк. Кроме того, я поссорилась с — возчиком на рынке. Он думал, я мужчина, и ударил меня, поставил мне фонарь под глазом только за «то, что я посмела погладить его лошадь и дала ей морковку, которую хотела съесть сама. Он был навеселе, по-моему. Я стояла и смотрела с моста на воду — около Морга — и хотела броситься в реку. Но Морг вызывал во мне такое отвращение, что у меня не хватило мужества! Свенгали всегда болтал о Морге и предсказывал, что я непременно туда попаду. Он обещал, что когда-нибудь придет посмотреть, как я буду лежать там, и мысль об этом была так нестерпима, что я не решалась. Я была какая-то отупевшая, ничего не соображала.