Трилогия Иводзимы

Игги с тревогой посмотрел на Куста и Трехногого. Он почему-то вдруг засомневался в том, что поступает верно.

– Мы рискуем только информацией, которая хранится в памяти, – ответил, потирая лысину Трехногий. – Может так же пострадать функциональная часть – если мы наткнемся на боевой софт. Но сама по себе игрушка останется не поврежденной, и свои пять кусков ты с нее получишь.

Игги перевел взгляд на Мэри. Та пожала плечами:

– Я в этих делах не лучше тебя разбираюсь. Но вообще-то этим ребятам можно верить.

– Ну… тогда ладно. И когда вы собираетесь его…

– Прямо сейчас, – ответил Куст. – Дистанционно даже лучше.

– Безопаснее, – кивнул Трехногий. – Но если ты против…

– Делайте, – кивнул Игги с решительностью, которой не чувствовал.

– Отлично, – Маска хлопнула в ладоши. Игги сначала подумал – от радости, но сразу после хлопка из запястья девушки выскочили два тонких провода. – Давайте взломаем этой малышке мозги.

– Я подключусь со своей консоли, а ты через меня, – отодвигая провода Маски, проговорил новый человек в компании, которого тут все называли Муравьем. Он был черным, как смоль, даже с какой-то прозеленью. И одевался в старое армейское шмотье.

– Это почему? – вскинулась Маска.

– Потому, что у меня больше опыта, детка.

Игги взял кружку и ушел в другой конец комнаты. Там стояли пластиковые коробки из-под видео-блока и домашней консоли. Все руки не доходили выбросить. Игги уселся на одну из коробок и стал наблюдать.

– У тебя же можно курить в квартире? – спросила Мэри, усаживаясь на вторую коробку.

– Да, можно, – кивнул Игги и полез в карман за сигаретами.

22. Тако

Брабек работал до самого утра. Без перерывов на чертов отдых, приятель, без перекуров, без всей этой ерунды, сечешь? Я имею в виду, ту ерунду, которая вроде как нормальная для тебя и меня. Но Брабек был под кайфом, и какое бы дерьмо не разносили наночастицы по его организму, нормальным человеком скульптор уже не был. Тако трижды засыпал, но ты представь как это, спать, скорчившись в офисном кресле! Нет, конечно, Тако приходилось жить и в худших условиях, слов нет. Но это было давно, и вообще-то он приложил немало усилий для того, чтобы спать в нормальных условиях. В кровати, так? На чистом белье, которое пахнет чистым бельем. И он уже, если честно, привык жить хорошо. Он привык к проклятому запаху чистого белья! Потому что он, Тако, нормальный человек, так? Он это заработал!

Но Брабек работал и работал. Наверное, в нем окончательно полетели какие-то предохранители. Проснувшись в третий раз, Тако решил спуститься к скульптору. Тело японца затекло, ноги еле шевелились. Он прошелся по кабинке, выбросил в утилизатор боксы из-под китайской еды, зевнул так, что чуть не вывихнул себе челюсть, и стал спускаться по лестнице. Брабек даже не обернулся.

Тако почему-то вспомнил их давний разговор. Брабек только-только переехал на Ивадзиму, Тако продал его первую скульптуру, ту самую, с крыльями авиетки, которую поставили на площади Сахарова, перед баром «Под Барабаном». Брабек был закинутым, но чем-то не совсем инфернальным. Он поддерживал беседу и Тако понимал все, что скульптор хотел сказать.

– Знаешь, чего не хватает современным скульптурам? – спросил Брабек.

Они сидели в квартире Тако, и заходящее солнце превращало все предметы в загадочные объекты обстановки, тянущие длинные шлейфы теней. Тако обожал это время. И словами не объяснить, и не продать, понимаешь, о чем я?

– Современным скульптурам не хватает голубиного дерьма, Тако.

– Птицы не переносят иммуностимуляторов, приятель – ответил Тако. – А без них в космос не полетишь. Они все вымерли там, на Земле. Или не вымерли. Может и сейчас летают и срут на то, что осталось от человечества. Хотя нет, какие-то вроде выжили… Черт, я не помню, чувак, да и какая разница.

– Точно, – кивнул Брабек, – и теперь мне здорово не хватает их здесь, на Иводзиме.

– Мы можем наляпать сверху белой краски, – предложил Тако.

– Ты не понимаешь, дружище… не сечешь.

Но Тако понимал. Может, было бы и лучше, если бы все эти материи были ему недоступны, но Тако понимал. Хитрая игра генов, наверное. Сублимация трагического наследия первого народа, опаленного ядерной радиацией, замешанной на эмпириях предков Тако, отправившихся искать, но так и не нашедших счастья на сказочной земле Америки. Тако понимал Брабека.

– Ты про время, так? – спросил Тако.

Брабек удивленно посмотрел на японца, потом медленно кивнул.

– Если быть точным, про два потока времени. Замерший в скульптуре, и несущийся на крыльях городской птицы. Голубиное дерьмо, это только символ, но человечество покоится на символах, как земля на слонах.

С чего вдруг Тако вспомнил этот разговор? Это все неправильный сон, вот так вот. Спать надо на кровати с чистым бельем, и тогда подобное дерьмо не будет лезть в голову.

Брабек давно закончил орудовать резаками, все компоненты скульптуры были соединены, и теперь, летя на последних парах наноамфетаминового кайфа, он наносил последние штрихи. В основном строительной пеной, эпоксидным клеем и полистероловой стружкой цвета латуни.