Тринадцать

– С этим я могу вам помочь. Скорее всего, кто-то подсунул ему эту купюру, чтобы он коснулся ее, не сознавая всей значимости этого действия. А потом забрал ее у него и позже засунул в рот Карлу Тозеру.

Кинни опять помотал головой и даже скривился.

– Такого никогда не могло произойти!

Я повернулся к присяжным, продолжая обращаться к нему:

– Офицер, у меня к вам одна просьба: загляните, пожалуйста, в левый внутренний карман своего пиджака.

Он шумно выдохнул через нос от неожиданности. Полез в карман. Вытащил из него однодолларовую купюру и в полном ужасе уставился на нее.

– С утра у меня не было долларовой бумажки в кармане пиджака! – выпалил он.

– Естественно, не было, это я ее туда положил. И теперь на ней – ваша ДНК.

Я вытащил из собственного кармана носовой платок и осторожно забрал у него купюру, взявшись за нее через ткань.

– Все гораздо проще, чем вы думали, так ведь? – сказал я.

И пошел обратно к своему месту под звенящий у меня в ушах голос Прайора. Он взывал к Гарри, который поддержал его возражение.

Ну и плевать. Присяжные-то все видели. Кое-кто из них наверняка задумается об этом и поставит под сомнение значимость этой генетической улики. Если мне удалось смутить достаточное их количество, то у нас есть шанс.

Глава 55

Флинн опять уселся на свое место, а Тодд Кинни сошел с возвышения для свидетелей. Судья объявил обеденный перерыв, и как раз вовремя. Кейн опасался, что еще чуть-чуть, и просто не сумеет сдержаться и покажет свое истинное лицо. Вместе с остальными присяжными он направился к выходу из зала, стискивая зубы так, что занемела челюсть; во рту стоял привкус крови. Несильный – просто было такое чувство. Вытерев губы, он увидел на руке красноватый след. Наверное, прикусил щеку изнутри от злости. И, естественно, ничего не почувствовал.

В свои самые излюбленные моменты Кейн никогда не поддавался ярости. Вонзая нож или чувствуя, как чье-то горло подается под руками, он получал удовольствие от страха или паники на лице жертвы. Ненависти никогда не было места в его деле.

Слушая Флинна, Кейн начинал испытывать это старое знакомое чувство. Он много чего ненавидел: вранье средств массовой информации, мысль о том, что люди – сами кузнецы собственного счастья, а также большинство всех тех, кто сумел в корне изменить свою жизнь. Сам Кейн не был таким счастливчиком. Как и его мать. Ненависть была лишь частью этого. Вместе со стремлением поквитаться. Большей же частью он испытывал жалость. Жалость к тем простофилям, которые думали, что деньги, семья, счастливый случай или даже любовь способны все изменить. Все это было совсем не так. Для Кейна это была Великая Американская Ложь.

Кейн знал правду. Нет никакой мечты. Нет никаких перемен. Есть только боль. Он никогда не чувствовал ее жалящих уколов, но все равно знал ее. Он видел ее в столь многих лицах…

Присяжные расселись вокруг длинного стола в совещательной комнате, и туда вошла пристав с сумками, полными сэндвичей и напитков. Кейн щелкнул язычком на банке с «Кока-колой», посмотрел, как один из приставов отсчитывает ему сдачу и отдает вместе с чеком. Тот выходил из здания и купил обед для присяжных за наличные, полученные в секретариате суда. Кейн уже видел, как это делается. «Блин, хоть бы кто чаевые оставил!» – шутливо заметил пристав. На чеке он сделал пометку, а мелочь положил на однодолларовую банкноту и завернул их в сложенный чек.

Кейн вернулся мыслями к событиям более чем годичной давности, когда он лежал на холодном тротуаре, одетый в грязное тряпье, в шапке, найденной в мусорном баке, день за днем изображая бездомного. Это было эффективно, поскольку мало кто из ньюйоркцев обращает внимание на бездомных. Проходить мимо людей с грязными лицами, у которых ни еды, ни денег, – это неотъемлемая часть повседневной жизни Нью-Йорка. Кто-то может подкинуть им мелочишки. Кто-то – нет. И это просто идеальный способ наблюдать за объектом.

В отличие от слежки за почтовой службой суда, это пребывание в роли безымянного, бездомного человека длилось всего пару дней. И в достаточно приличном районе. Кейн выбрал точку на одном из углов Западной Восемьдесят восьмой улицы – в пяти сотнях ярдов от дома Роберта Соломона. На третий день актер прошел мимо со своим «Айподом» с наушниками. Кейн протянул к нему руку.

– Не подбросишь доллар, мужик? – прохрипел он.

Роберт Соломон порылся в глубоком кармане, вытащил две долларовые купюры и протянул Кейну. Прежде чем взять их, тот запомнил расположение пальцев Соломона на них. На верхней купюре должен был остаться превосходный жирный отпечаток, прямо на лице Джорджа Вашингтона. Кейн подставил бумажный кофейный стаканчик, и купюры упали в него. Потом оставалось лишь почистить банкноты антибактериальным спреем, постаравшись сохранить отпечаток пальца Соломона.

Все оказалось так просто. Так легко. Как только Соломон двинулся дальше, Кейн закрыл стаканчик пластиковой крышечкой, встал и ушел.

Так все в данном случае и началось.

Откусив большой кусок сэндвича, Кейн посмотрел на остальных присяжных, занятых тем же самым. Глянул на часы.