Тринадцать гостей. Смерть белее снега

– Моя дорогая, после всех тех вольностей, которые мы себе уже позволили, украшение дома – ничтожный пустяк! Не знаю, как у вас, но у меня чувство приличия несколько притупилось! От нас ничего не зависит – мы плывем по течению, а оно несет нас куда хочет. Так о чем же беспокоиться?

Чтобы развеять последние сомнения, Лидия прибегла к своеобразной защите:

– Разве в наших силах остановить снегопад, из-за которого застрял наш поезд? Нет! Разве мы нарочно потерялись? Нет!

– Но мы могли бы остаться в поезде.

– Сойти с поезда – не преступление! А потом возникшие обстоятельства: этот несчастный случай с вами, риск подхватить пневмонию, жизненная необходимость согреться чаем и воспользоваться полотенцами – нам ведь надо было обсохнуть, – еще простуда мистера Томсона и невозможность куда-либо уйти. И ведь дом совершенно пустой, так что спросить разрешения просто не у кого. В одном я уверена на сто процентов: тащить куда-то мистера Томсона – значит обречь его на верную смерть. А здесь я сумела раздобыть для него грелку!

– Но доктора раздобыть мы не сможем?

– Ни малейшего шанса. Даже если бы здесь был телефон – а его нет, – доктор сюда просто не доберется. Интересно, что там делается внизу? Вы не возражаете, если я вас ненадолго покину?

– Нет, конечно! Со мной все в порядке.

– Я скоро вернусь.

Оставшись одна, Джесси откинулась на подушку и некоторое время смотрела на выцветший розовый полог у себя над головой. Она никогда не спала на кровати с балдахином, и ощущения были противоречивыми. Сначала ей понравилось. Казалось, она вернулась в милое безмятежное прошлое, где не было борьбы за существование, принимающей подчас такие постыдные формы. Снег растаял, за окном было солнечное деревенское лето, в доме царили мир и покой.

Потом легкость постепенно исчезла, и в душу закрался страх. Джесси сочла его результатом свалившихся на нее невзгод – ноющей ноги, пережитого волнения, упущенного ангажемента и трудностей в поисках нового, а также покашливания и бормотания крайне неприятного субъекта, находящегося за стенкой. Однако такое настроение возникло вовсе не из-за этих событий. Страх был какой-то беспричинный. Он все усиливался, пока у нее не засосало под ложечкой. Она резко выпрямилась, охваченная безотчетным ужасом. Казалось, на нее давят стены и столбики старинной кровати…

– Да что с тобой такое? – прошептала Джесси, стараясь сохранить ясность мыслей. – Ведешь себя как идиотка.

Дневник выскользнул из-под подушки и оказался рядом с Джесси на простыне. Радостно схватив этот родной ей предмет, она продолжила писать:

«Наш поезд завалило снегом, и я вместе с несколькими пассажирами попыталась добраться до другой станции – Хаммерсби, нет, кажется, Хеммерсби, точно не знаю. Но метель была такая сильная, что мы сбились с пути. Потом я, как последняя дура, упала и подвернула ногу. Тогда молодой человек по имени Дэвид Кэррингтон, очень симпатичный, донес меня до какого-то дома, где мы сейчас находимся и будем здесь, пока не кончится снегопад, если он вообще когда-нибудь кончится. Дом оказался каким-то странным: в нем никого не было, а на столе был накрыт чай и везде горел огонь в каминах. Мы стали пить хозяйский чай, все сказали, что в этом нет ничего такого, но тут я не совсем уверена, хотя нам, конечно, не мешало согреться. Потом Дэвид Кэррингтон отнес меня в комнату, где я сейчас нахожусь, он очень сильный. Я лежу в постели, а парень, конечно, ушел, хотя я и не раздевалась. Мне тепло и очень хорошо».

Джесси чуть помедлила. Последние два слова она написала с некоторым вызовом, но потом решила слегка успокоить совесть и не искушать судьбу.

«Вообще-то ситуация не очень приятная. Немного беспокоит возвращение хозяев, хотя как они могут вернуться в такую погоду. И нога все еще болит, правда, не очень сильно. И еще здесь есть люди, которые просто действуют на нервы. Я не имею в виду мистера Томсона, его попросту жаль, он лежит в постели (не в моей) с высокой температурой. И, конечно, это не Кэррингтоны, брат с сестрой: Лидия очень милая, а Дэвид из тех, к кому сразу же испытываешь симпатию, на него можно положиться. И потом, он очень интересный мужчина. Но вот старик, мистер Молтби, какой-то чудной, он физик или что-то в этом роде. Еще есть и другой, совсем неотесанный, но он, слава богу, ушел. Самый противный – это мистер Хопкинс, знаю я таких типов. Он тоже сошел с поезда, только позже нас, и теперь говорит, что там кого-то убили. Он занял соседнюю комнату, и не просто так, а чтобы быть поближе ко мне. Между нашими комнатами есть дверь, и он наверняка подглядывает в замочную скважину. Он хотел, чтобы я осталась с ним в купе. Если бы он подкатился ко мне не с пустыми руками, я, наверное, осталась, хоть он и противный. Мне, видно, никогда не стать порядочной, хоть это и не моя вина. Жить-то надо. И грабитель говорил то же самое. Интересно, что сейчас с ним, я часто думаю: это он стянул мою брошку или я ее сама потеряла? Людям, конечно, надо доверять, но, видно, не всегда, прямо плакать хочется от этого. Я, правда, и сама не лучше…»