Тринадцать осколков

Сергеенко лежит на боку, положив под себя шинель Кувалдина. Вот она открывает глаза, но продолжает лежать в прежнем положении. В волосах через всю голову тянется ото лба к затылку широкая седая прядь.

Возвращаются Кувалдин и Чупрахин. У Егора износились сапоги, отвалились подметки, виднеются черные от пота и пыли портянки. Чупрахин сидит на корточках. Одна бровь чуть-чуть приподнята, и от этого кажется: сейчас он произнесет что-то такое, что всколыхнет не только нас, но и притихшие лозы виноградника, и всю эту молчаливую землю. Но бровь опускается, и Иван, только пожимает плечами.

Мухин спрашивает:

— Ну, что там? Как называется населенный пункт? — Алексей снимает с груди автомат, выжидающе смотрит на Егора.

— Станица Ахтанизовка, — резко поворачивается к нему Чупрахин. — Тебе что от этого, легче?

«Ахтанизовка… Ахтанизовка», — вспоминаю Забалуева. — «Разыщи… мою жинку… Феклу Мироновну… Поклонись ей и скажи: «Прохор любил Родину». Еще никому не говорил об этой просьбе Забалуева. Ее нужно исполнить обязательно…»

Кувалдин тянется к грозди.

— Егор, — обращается к нему Аня. — Мы пробьемся к своим, скажи, пробьемся?

— Пробьемся… Иначе нельзя, Знамя дивизии с нами. Без него ведь там полки не полки.

Намечаем план движения: будем идти только по ночам, а днем заниматься разведкой. Кувалдин приказывает:

— Чупрахин и Самбуров сейчас пойдут в Ахтанизовку. Надо запастись продуктами. Долго не задерживайтесь, — говорит так, будто посылает на продовольственный склад своей части.

Чупрахин вооружается единственной гранатой, которая сохранилась у Егора.

В пути сообщаю о просьбе дяди Прохора.

— Фекла Мироновна, говоришь? А живет она где?

— Здесь, в Ахтанизовке.

— Улица какая?

— Не знаю.

— Найдем, — осторожно раздвигая кусты, говорит Чупрахин. — Не иголка — человек.

Впереди сарай, домик с хозяйскими пристройками. До них рукой подать. Из-за угла клуни показывается старик. Ветер треплет его седую бороду.

— Позовем, — предлагает Иван. — Расспросим…

Старик останавливается, поднимает палку и машет ею:

— Кши, кши, проклятые… Фасоль поклевали…

— Что это он? — не понимаю, почему так кричит старик, когда вокруг нет никого: ни птиц, ни людей.

— А может, дедок того?.. — шепчет Иван.

— Кши, кши, вот я зараз палкой, — идет прямо к нам, но смотрит куда-то мимо.

— Черт, еще трахнет по башке, — беспокоится Чупрахин, пряча голову за пень.

— Дедушка, — шепчу, когда старик подходит почти вплотную.

— Слышу, не глухой, — останавливается в двух шагах. — Кши, треклятая, — продолжает грозить палкой куда-то в сторону. Потом снова нам: — Что надо?

— Поговорить, дедуся. Мы советские бойцы. Не знаете ли Феклу Мироновну Забалуеву? — спрашивает Иван.

— Вот по борозде ползите вслед за мной… Фью! — свистит он. — Я вас давно приметил, а подойти не мог, немцы кругом.

Ползком проскальзываем в дверь, попадаем в помещение с двумя маленькими оконцами, завешенными короткими, давно не стиранными занавесками. Здесь светло. Из-под большого лба деда смотрят мутные стекляшки глаз.

— К своим, значит, пробиваетесь? И много вас?

Иван смотрит на меня, потом отвечает:

— Полк, а может, чуть больше. Командир наш генерал Кувалдин собирается тут по спине рубануть фрица.

— Не ври старому человеку, — с обидой замечает старик. — Где уж ударишь! Как жуки, ползли тут, и все туда, говорили, на Баку… Фекла-то зачем вам? — вдруг спохватывается он.

— Муж просил повидать, — отвечаю.

— Прохор?.. Что ж он так оплошал? Зять мой. Тут был человеком, а там что же он так?.. Мыслимо ли — германец всю Кубань занял, смертоубийство чинит на земле… А Феклу не уберегли… Погибла моя дочь. — Старик поднимается. — Сейчас я вас харчишками снабжу. Осталось кое-что от германцев, мне много не надо: один я теперь, как-нибудь обойдусь.

Он куда-то уходит и быстро возвращается с наполненной сумкой.

— Берите. Прохору поклон, скажите ему: тестюшка его, Мирон Захарыч, жив. А можете ничего не говорить и про Феклу молчите. Ведь не воротишь ее. Эх, ушел бы я с вами, да стар. Москва-то как? — вдруг спрашивает он после некоторого раздумья. — Аль ничего не слыхали?.. Тут немцы всякую брехню разносят.

— Стоит и будет стоять наша Москва! — отвечает Иван.

— Стоит? Дай-то бог… Молодые вы, сынки, не знаете, как все это добывалось, Советская-то власть… А Прохор, значит, жив… Ну, идите, идите, а то по вечерам патрули ходят. Сейчас я вас выведу, — заторопился он, беря палку в руки. — Ползите тем же путем, а я вид сделаю, что кур гоняю.

Быстро темнеет. На небе появляются звезды. Ползем до ближайшей рощи. Здесь встречает нас Кувалдин.

10

Вот-вот наступит рассвет. Выбираем место дневки. Кувалдин отправляет Чупрахина и меня наблюдать за дорогой, проходящей по лесу, в километре от выбранного нами места.

— Ведите себя осторожно. Небольшая опасность — возвращайтесь, будем, отходить в глубь леса.

В пути Чупрахин замечает:

— А Егорка и тут хорошо командует. Нюх у Кувалдина точный, словно он всю жизнь ходил по тылам врага.

По дороге проскакивают два мотоциклиста. Потом появляются танки. Они идут на малой скорости с закрытыми люками.