Тринадцать подвигов Шишкина

При всех жарких чувствах к Татюше, Шишкину-младшему шагать в этом направлении почему-то не хотелось. Не то что духа не хватало – желание не ощущалось. Последнее явно Татьяне передавалось. Отношения буквально забалансировали на грани…

Потому на этот раз возвращался Александр из Кашулана в самых растрёпанных чувствах. Сбежать по аналогичной причине из города и влететь из огня да в полымя…

– Сергеич! Ты чо такой квёлый? Никак с Танюхой в непонятках рассталися?! – прокричал улыбающийся Петрович, когда молоковоз вырулил от фермы на шоссе и полетел в Чмарово.

– Да нет, всё нормально! – крикнул через рёв мотора Шишкин и изобразил ответную улыбку.

– Но-но… Нет дыма без огня! – засмеялся Петрович и тут же, глянув влево, смех оборвал. – Ну, бляха-муха, накаркал!

Он ткнул рукою:

– Никак кошара горит!

И впрямь, из-за ближайшего забугорья в небо поднимался столб чёрного с белёсым дыма.

Петрович, притормаживая, резво крутанул руля – как раз перед съездом с шоссе на едва заметный среди травы просёлок. Снова подбавил газку, и через пару минут «газон» выскочил в это самое забугорье.

Метрах в пятидесяти, чуть на возвышении, и впрямь стояла кошара, дощатую стену которой уже вовсю лизало пламя. Чуть ли не уткнувшись в него капотом, Петрович выскочил из кабины и лихорадочно принялся откручивать проволоку, которой к цистерне молоковоза была привязана двадцатилитровая канистра.

– Сергеич! На! Поливай! Траву под стеной, чтобы пал дале не пошёл. Бережно! Воды, сам видишь, с гулькин нос! А я обратно в Кашулан! За пожаркой!

Шишкин-младший схватил канистру, принялся плескать из неё, как наказал Кущин. Вскоре почувствовал, что воде в канистре приходит крандец, но толку от плесканий никакого. Завертел головой, выругался самым непотребным образом… Ещё мгновение подумав, стащил с плеч и бросил наземь свой моднячий бежевый плащ. Вылил на него остатки воды из канистры и принялся этой большой мокрой тряпкой хлестать чёртову траву, бегая вдоль ползущей огненной змеи!

Но граница между чёрной золой и изжелта-белым прошлогодним ковылём неумолимо сдвигалась от кошары всё дальше и дальше. Причём в сторону шоссе эта чёрно-багровая, чадящая удушливым сизым дымом полоса практически не ползла, а вот вниз от кошары и вправо – к серому ернику, за которым шумели от верхового ветра стройные сосны и начинался непроглядный лес…

«Благо понизу ветра нет! Благо понизу…» – больше ничего в голове у Шишкина не было. И тут наш горожанин был совершенно прав. Одного порыва ветра понизу хватило бы для броска пламени на ерник, ну а там…

Всё хорошо, что хорошо кончается. Вот и тут всё кончилось вполне терпимо.

Грязно-красный «полста третий» в самый отчаянный момент примчался к кошаре, два мужика в песочных брезентовых куртках шустро раскатали серый пожарный рукав, и первая струя спасительной влаги ударила Шишкину-младшему прямо под ноги, подняв тучу сажи. Багровая змея тут же сдохла, но на всякий случай водяной бич прошёлся по ней ещё раз, щедро погладив – с головы до ног! – и Шишкина-младшего, потом ударил по трещащей от огня стене кошары.

– Лезь в кабину, пожарник! – прокричал взъерошенный Пётр Петрович Кущин, подъехав следом за пожаркой и высовываясь из кабины. – Простынешь напрочь! Чай, не лето ещё, а ты, вона, как цуцик, мокрый весь! Ишь, чо, плащом своим забивал! Голова! А то к лесу бы попёрло! Вот бы беда-то была!..

Шишкин дернулся было по инерции поправить Петровича, что пожарник – это, вообще-то, то же самое, что погорелец, а правильнее будет «пожарный», но, оглядев себя, вяло подумал, что на огнеборца он сейчас похож мало, а вот на замурзанного погорельца – в самый раз. Чего уж умничать. Другого хочется. Лечь и умереть часа на три. В тепле. Чистым и сухим.

Так же вяло глянул на часы. Даже ко второму уроку уже опоздал безнадёжно, а ещё бы отмыться-побриться.

Кущин заметил этот взгляд Александра:

– Спокойно, Сергеич! Щас домой тебя доставлю, и не думай ни о чём. Заеду в школу, объясню, чо да как.

Шишкин и отмыться толком не успел от необычайно жирной сажи, с тоской вспоминая свой плащик и жалостливо поглядывая на прожжённые аж в четырёх местах брюки, как после хлопка калитки в дверь постучали и на пороге возникла Валентина Семёновна.

– Ну, Александр Сергеевич! Слов нет! Да вы у нас герой!

– Какой там… Просто так получилось…

– Не скромничайте! Ге-рой! – Валентина Семёновна энергично потрясла Александру руку и торжественно объявила: – Никаких уроков сегодня! Отдыхайте! Не-ет, молодец вы у нас! Мо-ло-дец! Отдыхайте. Не буду мешать. Увидимся завтра. Отдыхайте…

И с восторженным выражением лица «школьная комиссарша» отбыла восвояси, а Шишкин-младший стал уныло прикидывать, в чём завтра идти в школу. В Кашулан-то «все разы» отправлялся «при параде» – в костюме. Напрасно, конечно, потому как парадный вид – Шишкин это ощущал всеми фибрами души – порождал у родителей Татьяны радостное ожидание торжественного заявления кавалера – насчёт дочуркиных руки и сердца. А уж про саму Татьяну и говорить нечего. Вот это и напрягало.