Тринадцатая королева

Матео старался, как мог, избавить её от печалей. Поддерживал, способствовал всем её начинаниям, готов был рискнуть всем, и даже своей жизнью, чтобы ей помочь, развлекал, когда было грустно, и умел поддержать веселье, когда это было уместно. Защищал, провожал, оберегал. Человек, который сначала показался ей врагом, но в котором она неожиданно для себя обрела друга. И внезапно, Лео поймала себя на мысли, что именно таких отношений она хотела бы со своим спутником жизни.

Но она вышла замуж за мужчину, который бросил её сразу же после свадьбы, который не хочет не то что узнать её получше, а даже спать в одной постели. Она попалась в сети короля, словно в ловушку, причём винить в этом она могла, как это ни иронично, только себя и свою тягу к свободе. Если бы она не поехала тогда на прогулку одна, то и встречи с Абрэмо, возможно, не было бы. Не было бы угрозы разорения поместья, опасности от немилости короля не грозила бы сёстрам и отцу… Со светлейшими особами шутки плохи, а Абрэмо твердо дал это понять, когда решил взять Лео в жены, это было видно сразу. Отец Риккардо сказал тогда ей, что готов даже пойти войной на короля, если она ему откажет, а он рассвирепеет, но Леонелла не могла взять на себя ответственность за подобное — ведь погибнут люди, нарушится шаткий мир, начнутся междоусобицы и интриги… И Абрэмо в тот момент нравился ей — она тогда думала, что он похож на её отца, разделяет её своевольные идеи, его не покоробило, что она гуляла одна, он и сам любил улизнуть от придворных и кататься в одиночестве по своим владениям. Лео думала, что нашла единомышленника и не успела разобраться, какой Абрэмо на самом деле за те полгода, пока он ухаживал за ней. Король ведь и раньше отлучался, и надолго, но тогда во дворце жила её семья и она не замечала этого. А теперь Лео не знала, чего еще ждать от мужа.

Все эти тягостные мысли крутились в голове Леонеллы и отравляли существование. Преследовали её, когда она оказалась в замке и заперлась в своих покоях, когда переодевалась к ужину, когда спустилась к трапезе. И снова, как это теперь часто бывало, ей кусок в горло не лез. Королева извинилась перед вельможами, приторность и лживость которых вызывала у неё тошноту, и отправилась в самый дальний конец сада, где лично для неё установили беседку, чтобы она могла побыть в одиночестве.

Она потеряла счет времени, перебирая свои печали и глядя на окружающую её буйную зелень, как услышала знакомый, приглушенный маской голос:

— Вы опять сбежали от всех, моя королева?

Леонелла призвала на выручку всё своё самообладание, чтобы не обернуться. Да, они подружились с Матео, и она даже привязалась к нему, но тот разговор у ворот породил у неё чувства, которые она не должна была испытывать. И нужно было положить этому конец.

— Как ты здесь оказался? — незаметно переводя дыхание, спросила Леонелла. — Я хочу побыть одна.

— Я не хотел нарушать ваше уединение, Ваше Величество. Но вы так внезапно исчезли с поляны… Мне показалось, что вы были чем-то расстроены.

— Тебе именно показалось, — холодно ответила Лео, принимая независимый вид. — Возможно, я просто перегрелась на солнце и почувствовала дурноту. Так что мог не волноваться за меня.

— Я всегда буду волноваться за вас, — проговорил Матео, низко кланяясь. — Я обязан вам жизнью.

— Вовсе нет, — бросила Леонелла, отворачиваясь от менестреля. — Ничем ты мне не обязан. Я освобождаю тебя от всех клятв и можешь быть свободен. И оставь меня в покое!

Она сама удивлялась своим речам, которые произносила, казалось, помимо воли. Что-то странное происходило в её душе, то, чего она сама могла бы объяснить, потому что выжигающее чувство в груди мешало мыслить здраво. Матео стоял прямо перед входом в беседку, не смея войти, внешне ничем не выдавая своих чувств, только слышно было, как он глубоко и часто дышит, словно долго бежал.

— Я всего лишь хотел удостовериться, что с вами всё в порядке, Ваше Величество, — тихо и очень осторожно начал он, делая шаг в направлении беседки. — Если моя баллада обидела вас, вы скажите только, как я могу заслужить ваше прощение?

Лео почувствовала укол совести. Менестрель ни на секунду не догадывался о её терзаниях, да она и сама не понимала, что с ней происходит. Она чувствовала злость и даже некоторую обиду на Матео, но объяснить даже самой себе происхождение этих эмоций не могла. Или просто боялась, куда могут её завести эти объяснения. Она повернулась к нему и покачала головой.

— Ты ни при чем, Тито. Просто… не хочу вечно пользоваться твоей преданностью, это было бы несправедливо по отношению и к тебе, и к твоему окружению.

Матео прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Он подошел к беседке, шел так, словно ноги у него стали ватные, и опустился на ступеньки, потирая лоб тыльной стороной ладони так, будто у него болит голова.

— Я понял, что чем-то обидел вас, — глухо проговорил он сдавленным голосом. — Если в той моей балладе вы услышали что-то обидное для себя, то это только потому, что это совсем не то, что я хотел бы вам спеть.