Тринадцатая ночь. Роман-гипотеза

1 сентября в 10.20 переделанный под транспортные нужды «Ил» поднялся с военного аэродрома и взял курс на Северную Осетию. В пассажирском салоне находились трое журналистов. Оксана договорилась с генералом, что с ней будут двое ее коллег, как она сказала, из президентского пула, что было не совсем так. Одного из них, оператора Руслана Усманова, упросила взять ее подруга с телевидения Марьяна. Руслан был ее парнем; он работал на питерском канале, но сейчас ехал снимать сюжет для телевидения Чечни, с которым сотрудничал. Второго попутчика Оксана пригласила сама, чтобы скрасить двухчасовой перелет. Это был ее старый знакомый еще по журфаку Николай Чумаков. Коля специализировался на журналистских расследованиях, в последнее время много писал о Беслане — значит, дорога не будет скучной. Конечно, у него нашлись в Беслане дела. Свои собственные — в пул он не входил.

Усманов с громоздкими операторскими сумками разместился в первом ряду салона, надвинул кепку на глаза и затих. Притула и Чумаков сели в последнем, десятом ряду. Если говорить вполголоса, оператор их не услышит. При чеченце, пусть даже знакомом, о Беслане откровенно не потолкуешь.

Коля был, как обычно, в приподнятом настроении. За язык его тянуть не пришлось. Он понимал, что девушку в полете надо развлекать. Да и вообще, он всегда охотно делился своими замыслами, в том числе сырыми, тем более что такими его замыслы, как правило, и оставались.

— Забыла предупредить, Коля. Ты когда будешь писать, не упоминай, каким образом попал в Беслан. А то дядю Степу за тебя взгреют. И меня тоже.

— Само собой. А ты знаешь, где я сейчас работаю? В «Ежедневной газете». Я ее корреспондент. Посмотри корочки, если не веришь.

Оксана реально удивилась. Коля — и официозная «Ежедневная газета»? Она с любопытством взяла в руки его шикарную бордовую ксиву с тиснением «Пресса». На внутреннем развороте имелась выдержка из Закона о печати РФ, гласившая, что подателю сего документа органы власти должны оказывать всяческое содействие в сборе информации. Поскольку Коля собирал информацию почти исключительно против самой власти, Закон о печати вменял ей прямо-таки мазохистские обязанности. Должность Чумакова называлась «обозреватель отдела журналистских расследований».

— Я и не знала, что в «Ежедневной» есть такой отдел.

— Теперь есть. И он сейчас перед тобой в полном составе, — засмеялся Коля.

В первые два года их учебы на журфаке Коля Чумаков казался самым безнадежным студентом их курса. Он был постарше на три года — успел отслужить в армии и даже где-то повоевал. Но жизненный опыт не оставил на нем отпечатка. Он остался большим ребенком — наивным, искренним, простосердечным. Коля в жизни не ведал сомнений и страха. И меньше всего он испытывал страх перед чистым листом бумаги, страх, который присущ людям с повышенной требовательностью к себе. Он был чрезвычайно плодовит. На творческие семинары Коля всегда приносил горы своих заметок, но когда он их зачитывал, аудитория покатывалась со смеху. Мало того, что Чумаков был не в ладах со словом, не чувствовал его оттенков; он при этом тяготел к рискованным оборотам, метафорам, малопонятным (для него) терминам, применяя их с решительностью боевого офицера. Это порой приводило к атомному эффекту. Он писал: «NN родился в 1942 году…», для пущего драматизма добавляя: «…ровно через год после того, как его отец ушел на фронт». Товарищи, давясь от смеха, спрашивали: «А почему через год, а не через девять месяцев?» — и он сам смеялся вместе со всеми. В факультетской многотиражке Чумаков опубликовал заметку о том, как ездил путешествовать по сибирской реке. Она называлась «Три дня на Лене». Зарисовка на производственную тему у него начиналась интригующе: «Каждое утро он задирает у нее капот, забирается туда и что-то там колдует» — и читатель далеко не сразу догадывался, что «она» — это машина, которую шофер вечно ремонтирует. Подобные казусы случаются с каждым журналистом, но у Коли их было слишком много, а главное, он их не видел.

«Легкость в мыслях у вас, Чумаков, необыкновенная», — разводили руками преподаватели. Они жалели этого симпатичного, добродушного парня, которому очень хотелось стать журналистом. Казалось, не судьба — оставаться ему графоманом и неудачником.