Тринадцатый апостол

Чувствуют ли те, кто развязал войну в Чечне и длит и длит ее годами, хотя бы слабую тень раскаяния за эту и за все войны и побоища, как это чувствовал Маяковский. Но по замыслу Господа он должен был стать тринадцатым апостолом, а значит, виртуальным участником всего, что происходило, происходит и еще только произойдет с человечеством, и за все деяния людские поэт несет ответственность.

Параграф четвертый Праздник воскрешения

Заключительная часть поэмы воспроизводит предречения двух библейских пророков – Иезекииля и Исаии. Первый учил о воскрешении убитых, второй – о примирении, после воскрешения, смертельных врагов.

Шепот.
Вся земля
черные губы разжала.
Громче.
Урагана ревом
вскипает.
«Клянитесь,
больше никого не скосите!»
Это встают из могильных курганов,
мясом обрастают хороненные кости.

Было ль,
чтоб срезанные ноги
искали б
хозяев,
оборванные головы звали по имени?
Вот
на череп обрубку
вспрыгнул скальп,
ноги подбежали,
живые под ним они. (1: 235, 236)

Иезекииль рассказывает: «Была на мне рука Господа, и Господь вывел меня духом и поставил меня среди поля, и оно было полно костей, и обвел меня кругом около них, и вот весьма много их на поверхности поля, и вот они весьма сухи. И сказал мне: “Сын человеческий! оживут ли кости сии?” Я сказал: “Господи Боже! Ты знаешь это”. И сказал мне: “Изреки пророчество на кости сии и скажи им: “Кости сухие! слушайте слово Господне!” Так говорит Господь Бог костям сим: вот, Я введу дух в вас, и оживете. И обложу вас жилами, и выращу на вас плоть, и покрою вас кожею, и введу в вас дух, и оживете, и узнаете, что Я – Господь”. Я изрек пророчество, как повелено было мне; и когда я пророчествовал, произошел шум, и вот движение, и стали сближаться кости, кость с костью своею. И видел я: и вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху, а духа не было в них. Тогда сказал Он мне: “Изреки пророчество духу. и скажи духу: так говорит Господь Бог: от четырех ветров приди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут”. И я изрек пророчество, как Он повелел мне, и вошел в них дух, и они ожили, и стали на ноги свои – весьма, весьма великое полчище»[112].

Маяковский «идет дальше» Иезекииля: воскрешает не только людей, но целые страны. Первая поднялась Галиция. А дальше

Кинув ноши пушек,
выпрямились горбатые,
кровавленными сединами в небо канув,
Альпы,
Балканы,
Кавказ,
Карпаты. (1: 235)

Оживают и реки: «Рейн размокшими губами лижет иссеченную миноносцами голову Дуная». С несокрушимой верой в божественную власть воскрешения всех когда-либо умерших и погибших поэт, прежде согбенный под тяжестью человеческих бед, теперь выпрямляется энергией общелюдской радости:

В старушье лицо твое
смеемся,
время!
Здоровые и целые вернемся в семьи!
Тогда
над русскими,
над болгарами,
над немцами,
над евреями,
над всеми
по тверди небес,
от зарев алой,
ряд к ряду,
семь тысяч цветов засияло
из тысячи разных радуг. (1: 236)

Спасенный человек стал впервые свободен, и ему, воскрешенному и свободному, приносят, как волхвы родившемуся Христу, дары своих стран: Америка – мощь машин, Италия – теплые ночи Неаполя, Африка – теплое солнце, Тибет – снега, Греция – прекраснотелых юношей, Франция – губ принесла алость, Россия – сердце свое раскрыла в пламенном гимне, Германия – веками граненую мысль, Индия – золотые дары. Воскрешенный волею Господа человек приблизился к божественному идеалу. И теперь можно было без опасения снова попасть впросак, провозгласить:

«Славься, человек,
во веки веков живи и славься!
Всякому,
живущему на земле,
слава,
слава,
слава!» (1: 238, 239)

Вера в божественное воскрешение всех погибших на войне (которая пока еще не окончилась) и вместе с воскрешением в очищение всех людей от нравственной порчи веков перевернула душу поэта – он, размечтавшись о золотом веке, который, как ему казалось, наступит сразу же после войны, перестал замечать окружающую его действительность (очень скоро, еще до революции, она о себе напомнит). А, возможно, эта временная перемена в поэте объясняется тем, что среди ликующих он увидел свою любимую, которая еще вчера была с ним холодна, а теперь улыбалась ему. О, любовь, какие превращения доступны тебе! Вот, он ее заметил: