Тринадцатый апостол

Запада, то, напротив, страны Запада шли войной на страны Востока и многие из них превратили в свои колонии, Толстой считал Россию страной Востока. В молодости ему уже приходилось воевать под Севастополем против интервенции Англии и Франции. Писатель в ту пору отождествлял себя с защитниками Трои, а Наполеона с Агамемноном. Не только знание истории, но и личный жизненный опыт романиста убеждал его, что существует всемирная закономерность попеременных военных нашествий то Востока на Запад, то Запада на Восток. ХХ век сломал эту закономерность. И Запад и Восток всем скопом своих государств выступали друг против друга одновременно, вселенски, космически. У Толстого «Война» символизировала «Запад», а «Мир» – Россию как форпост всего Востока. У поэта «война» и «мир» – два состояния всего мирового сообщества, одно из которых – «война» с сотворения космоса определяла судьбы миров и народов, а теперь, достигнув пределов осатанения, должна, согласно Библии, исчезнуть. Поэтому Маяковский назвал свою поэму похоже на толстовскую, но иначе – «Война и м1р», в которой война – не Запад и не Восток, а просто война, и сопоставляется она со всей живою жизнью на Земле – не только человеческой. Маяковский не помышлял соперничать с гением. Он не собирался написать психологический роман-эпопею о современной ему войне, ставшей этапом подготовки революции. Он написал не имеющую прецедента в мировой живописи поэтическую монументальную фреску, еще более обобщенную, чем «Капричос» Франсиско Гойи, чем миниатюры Жана Фуко, чем «Битва» Бертольдо ди Джованни или «битвы» Паоло Уччелло, или Антонио Полициано.

Питер Брейгель Старший. Триумф смерти. 1562 г. Музей Прадо, Мадрид

Одна из частей поэмы примыкает к картине Питера Брейгеля «Триумф смерти». Вполне уместно, что поэма Владимира Владимировича начинается с обращения к кровожадному императору Рима, учинявшему в Колизее побоища гладиаторов всех покоренных – и западных, и восточных – народов:

Нерон!
Здравствуй!
Хочешь?
Зрелище величайшего театра.
Сегодня
бьются
государством в государство
16 отборных гладиаторов. (1: 220)

Колизей – это весь мир, трибуны – скалы, перила – скелеты соборов, а люстрой в небо подвешена целая зажженная Европа. А гладиаторы – золото славян, черные мадьяр усы, негров непроглядные пятна и другие племена заполнили всех широт ярусы. Началась битва – «Дантова ада кошмаром намараней». И описание итогов сражения – прямо по Питеру Брейгелю:

И когда затихли все,
кто нападали,
лег
батальон на батальоне —
выбежала смерть
и затанцевала на падали,
балета скелетов безносая Тальони.

Танцует.
Ветер из-под носка.
Шевельнул папахи,
обласкал на мертвом два волоска,
и дальше —
попахивая.

Пятый день
в простреленной голове
поезда выкручивают за изгибом изгиб.
В гниющем вагоне
на сорок человек —
четыре ноги. (1: 228)

Люди, чье чувство ответственности за творимое в мире зло не так обострено, как у поэта, отнеслись с недоверием к описаниям Маяковским ужасов войны, ибо сам поэт на войне не был. Посчитал необходимым объяснить то чудо сочувствия и соучастия, которое дано ему было Богом:

Милостивые государи!
Понимаете вы?
Боль берешь,
растишь и растишь ее:
всеми пиками истыканная грудь,
всеми газами свороченное лицо,
всеми артиллериями громимая цитадель
головы —
каждое мое четверостишие. (1: 229)

В монументальном, обобщенном, сгущенно аллегорическом и символическом изображении событий, людей, их обликов и переживаний правды больше, чем в реалистическо-натуралистическом полотне, где выписано каждое порванное волокно трупа.

Параграф третий MEA CULPA!

Этот параграф содержит строфу, перекликающуюся с эпизодом «Великого инквизитора» Достоевского, когда в Севилье инквизиция именем Христа выламывала кости христианам и сжигала их на кострах.

Воскрес Христос.
Свили
одной любовью уста вы;
Маяковский
еретикам
в подземельи Севильи
дыбой выворачивал суставы.

Простите,
простите меня!
…………………….
Кровь!
Выцеди из твоей реки
хоть каплю,
в которой невинен я! (1: 231)