Тринадцатый бог. История одного Зла

— Тогда чего тебе нужно? — устало спросил глава Золотого Яблока. — Ничего-то не меняется. Мы спим, дома гниют, Арика летает, меченые шастают. Вот и сейчас приперлись по-тихому.

— Не меченные они, — из-за столба выглянул призрак девочки. — Они с Востока.

— Ну да какая разница, — скелет махнул рукой. — В яму их, и хватит. Расходитесь! Спать!

— Значит, ничего? — послышался голос из толпы. — Совсем ничего?

— Опять ничего.

— Так и останемся тут… Уж померли бы лучше…

Гидеон ссутулился. Он не хотел оборачиваться. Селяне защелкали, затрещали, издавая звуки, мало походившие на человеческую речь.

— Один точно маг… Да-да, — девочка затрясла прозрачной головой. — Маг!

— Ну, какой он маг? — старик снова махнул рукой. — Ничего он не сделал. Шарлатан.

— А другой не иначе вельможа, весь такой важный, да-да, со львом на накидке.

— А это что? — Гидеон вскинул голову и указал на полуптицу.

— Ноора, мой друг, — пояснила девочка.

— Нашла лет двадцать назад выродка за воротами, вот и возится с ним, — ответил старик. Шум позади Гидеона то нарастал, то сходил на нет. — А он меченых подъедает. Кто в яме сгнивает. Он…

Староста застыл, не договорив. Скелеты на площади замолчали. Гидеон, щелкнув зубами, хотел было обернуться, но тоже замер.

— Ну, всё, — протянула девочка, дергая деда за руку. — Отвалились.

— Покажешь меченых? — выродок повис на столбе, оттопырив птичий зад. — Есть хочу.

— Они живые. И противные, да-да.

— Живые? — в голосе птицелюда прозвучало разочарование. — Живых я не ем. Они говорят. Этот, правда, принц?

Девочка равнодушно посмотрела на Гидеона.

— Да, — сухо ответила она. — Но тем, кто ничего не делает, правитель не нужен. Потому что он тоже ничего не делает. Ой, а это змея?

— Где? — встрепенулся выродок.

— Вон! На нем!

Фшух — и получеловек, вытянув крылья вдоль туловища, упал вниз. Выпростав руки, он хотел сцапать змееныша, выбравшегося из укрытия, но тот, завизжав, нырнул под защиту костей Гидеона, и когти выродка, пропоров бордово-грязный наряд, сцепились на ребрах принца. Птицелюд, недовольно заворчав, принялся трясти скелета, пытаясь вытряхнуть змееныша из укрытия. Но тот держался крепко.

— Ноора, хватит! — прикрикнула девочка, и выродок в мгновение ока бросил игрушку. — Змея, наверное, уползла.

— Она там, — уверенно ответил птицелюд и, сев на землю, грустно добавил. — А я голоден. Очень.

— У чужаков есть лошади, да-да.

— Лошади? — выродок встрепенулся. — Кто это?

Девочка развела руки.

— Такие большие звери на четырех ногах.

— Их можно есть?

— Да-да.

— Покажи, — решился птицелюд, поднимая крылья и вставая на четвереньки. — Я слишком голоден, чтобы быть добрым.

Гидеону показалось, что он вздрогнул. Но разбудило его не это. Под правой лопаткой разливалась боль. Самая настоящая тупая боль. Он резко сел, схватился за плечо и замер. Боли не было, как и дрожи. Ему всего лишь приснился сон.

— Он хотел меня съесть! — заверещал змееныш, выкатываясь откуда-то сбоку. — Чудовище хотело меня съесть! А ты…

— Помолчи, — зло оборвал его Гидеон. Боль должна была вернуться. Хоть отголосок, хоть болезненный толчок.

Ничего.

— Он тебя тряс, — прошипел змееныш. — Сильно.

— Не имеет значения, — отстраненно ответил принц.

— Чего?

Гидеон поднялся. Оглядел площадь, полную застывших скелетов, и двинулся прочь.

Он давно опоздал.

Его народ мертв.

Его род проклят.

Его край — склеп.

И как же им всем упокоиться с миром?

Водолей

Фирмос, этот бесполезный, ленивый маг, разгуливал по яме и болтал что-то невразумительное в свое оправдание.

— Сильная магия… Лучше не вмешиваться… Просто уйдем… Оружие бесполезно…

Нит не слушал чародела. Голоса, звуки, весь окружающий мир отдалились от него настолько, что перестали быть реальными. Холод и тьма захватили разум служителя Водолея и потянули далеко назад, в прошлое.

— Мама! Мама… — он охрип, закоченел, правая нога ниже колена распухла и горела, а его самого трясло от страха и холода. Там, над головой, молочного цвета небо сочилось ледяным дождем. Ветер бился, завывая. Ветер пел о смерти.

— Мама…

Он звал её долго. Небо потемнело, а дождь усилился. Стены ямы наступали на него, пытаясь задавить, растереть в кровавое месиво.

Она пришла глубокой ночью. Упала вниз, сложила огромные черные крылья и воззрилась на сына глазами-звездами.

— Почему ты убежал? — спросила она. — Что увидел?

Он хотел ответить, но не мог. Голос пропал, изо рта вырывались лишь жалкие хрипы. Что-то произошло там, у насыпи, он что-то увидел, что-то гадкое, стонущее среди песка и черной воды. И его мать была центром того ужаса.

Почему он звал мать, если она была настолько отвратительна в окружении этих мерзких, мокрых мужчин, которые делали с её телом всё, что хотели? И теперь она превратилась в птицу. Омерзительная тварь.

— Прекрати реветь, — прошипела она, склоняясь над сыном. — Глупый, маленький головастик. Что бы ты ни увидел, теперь у нас есть еда.

— Мерзкая еда. И ты тоже.

— Заткнись, — прокаркала она, раскидывая крылья и укрывая его от дождя и холода. — Прижмись ко мне и спи.

Он плакал и плевался, когда перья попадали в рот, но в объятьях твари было тепло.