Тринадцатый хозяин

Точка прицела его носа, по моим расчетам, находится вблизи таловых кустиков. Так, малые тальниковые ребятишки. Но там нет воды. Значит, дупель. Лежит и лениво смотрит на нас. Его пахучие молекулы, мягкие, будто выбитые дробью перья, летят с тягой воздуха к нам, ко мне (я не чую их), к Фраму.

Мне бы его нос.

Дупель или коростель? Фрам недвижен — дупель…

«А заряжено ли ружье?»

— Фрамушенька, вперед. — Я дую снова в трубочку губ.

Но мне страшно — вдруг он погонит взлетевшего дупеля?

Испугается выстрела и кинется бежать домой и попадет под машину.

Хоть бы это поскорее кончилось.

Фрам качнулся. Он дрожит, ему тоже страшно.

Нам страшно обоим, и нужно скорее кончить это, нужно вспугнуть птицу и все узнать.

— Вперед.

Фрам ставит лапу.

— Вперед!

Фрам делает еще шаг и падает. От трех тальниковых хворостинок поднялся дупель: подскочил, развернул крылья в половину неба.

Милый дупель… дупелишечка.

А вдруг Фрам вскочит и погонится?

— Лежать! — командую я громко и корчу свирепую рожу.

Фрам лежит. И голову опустил. Но глаза его смотрят в хвост дупелю. Ничего, пусть смотрит. Я тоже посмотрел — в ружье. Дупель отлетел недалеко. По прицельной планке ружья он катится прямо к тальниковому кусту, что растет на берегу озерка.

Там широкий куст, толпа мелких кустов.

Там дупель заляжет снова. Если промахнусь, найду его.

Я выстрелил вдогонку. Самый это убойный выстрел — вслед. Перо не мешает, дробь свободно входит в его промежутки.

«А вдруг Фрам напугается выстрела». Оглядываюсь. Нет, лежит и смотрит на меня.

— Вот то-то же, — говорю я. — Так надо делать.

Дупель упал, не долетев озерка, и мы с Фрамом пошли искать его. Пока шли, поднялось солнце и луг вспыхнул зеленым (по-летнему был конец августа).

Луг поднялся, будто легкий пар. Желто-зеленый, он повис в воздухе. И на моих глазах шерсть Фрама подсыхала и на макушке поднялась хохолком. Я погладил его и ощутил к Фраму родственное. Так: мы с ним братья-двойняшки, и все у нас одинаковое — и радость, и хворь. Вот только носы разные. Я своим только дышу, а он ловит молекулы запахов — гладкие, колючие, мягкие — всякие.

— Фрам, — говорю я. — Мой хороший мальчик, умный, добрый, хороший. Нос твой — мой нос.

…Нет Фрама, и я не тот — года! Но снится мне, снится: повис в воздухе луг, по нему бежит Фрам. Травы свистят и рвутся. Фрам оглядывается. Он зовет меня к себе. И так хочется, так мучительно хочется войти к нему, в его мир вечной охоты.

Но я стою и вижу, — Фрам убегает один.

Фрам и тетеревенок

Конечно, мне следовало быть умнее, но кто мог ждать…

Мы шли с Фрамом вдоль поля — желтый квадрат в зеленой раме берез. Село было рядом — виднелись штыки телеантенн. Дичь, конечно, здесь не держалась, и я пустил Фрама выбегаться.

«Пусть как следует устанет, — решил я. — Пусть выбегается. До нового места еще далеко, а с усталым мне будет легче». (Я вел Фрама знакомиться с лесной дичью — тетеревами).

Фрам шел далеко впереди меня, шел челноком, шныряя направо и налево. Сновал он между полем пшеницы и березами, сбегающими в лесной овраг.

На бегу уши его взлетали и походили на взмахивающие птичьи крылья. И мне думалось — а вдруг взлетит и начнет порхать над полями.

Неожиданно Фрам остановился, уши его перестали взлетать. Мне бы бежать к нему сразу, а я тоже остановился. Автоматически. Я знал — нет здесь дичи. Нет, не может быть — рядом большая деревня. Это так прочно засело в голову, что я сразу и не понял, что остановка была стойка, неумелая первая стойка по незнакомой дичи. Поняв, я бросился к Фраму.

Я бежал, решая страшный вопрос, что пересилит — власть тех времен, когда собаки охотились только для себя, или власть столетий нелегкой службы человеку.

Вернее, об этом я думал позднее, а тогда на бегу в голове, как орех, стучало одно: «Сорвет стойку, подлец, сорвет!!» И Фрам «сорвал».

Первой вылетела тетеревиная матка. Фрам сунулся к тетеревятам. Тогда-то подросшие в половину матки тетеревята поднялись. Разом. Это походило на коричневый взрыв.

На лопочущих крыльях тетеревята неслись в березняк, а за ними стлался в беге мой белый, в черном и желтом крапе, сеттер. Вся компания пронеслась мимо меня и исчезла в лесистом овраге. Поле осталось как было — желтый квадрат в зеленой раме.

С криком: — Назад! Фрам, назад! — я летел между берез, с треском — сквозь частый осинник и вниз, вниз по склону, через пни, валежник, поскальзываясь на грибах.

Останавливаюсь, ухватившись за осину, перевожу дыхание и зову, зову…

Тишина. Сумерки. Пахнет грибами. Зову — молчание, лишь на дне лога плещется ручей.

Я присаживаюсь на черный пенек и сламываю гриб — березовый и рыхлый. Сижу, крошу его в пальцах. Но и тогда еще не явилась мысль о тысячелетиях. Просто я воображаю себе убившегося о дерево Фрама. У меня дрожат руки, и нет сил идти и искать.

Плеснул ручей, и кто-то фыркнул. Не веря себе, я вслушиваюсь.

Да, да, в ручье кто-то булькает и знакомо фыркает.