Тринадцатый стул

Там Остап долго бродил по рядам в поисках довольно странных на взгляд человека непосвященного предметов, после чего заперся в своем номере, аккуратно вскрыл сиденье, снял обивку и приступил к работе.

*Пивной путч, известный также как путч Ги́тлера или путч Гитлера и Лю́дендорфа (нем. Bürgerbräu-Putsch, Hitlerputsch, Hitler-Ludendorff-Putsch) — попытка государственного переворота, предпринятая лидером НСДАП Адольфом Гитлером и его сподвижниками 8 и 9 ноября 1923 года в Мюнхене.

**Пе́рвая столи́ца — неофициальный титул города Харькова. Утвердился в связи с тем, что 19 декабря 1919 года Харьков был объявлен формально столицей новосозданной Украинской Советской Республики (позже — Украинской Социалистической Советской Республики в составе СССР) в противовес существовавшей тогда УНР со столицей в Киеве. Киев (нынешняя столица Украины) получил этот статус от Харькова только в 1934 году.

***Благовещенский базар — знаменитый старинный базар Харькова.

Глава 6. Комбинация из трех пальцев

Тринадцатый стул — ровно такой, каким Ипполит Матвеевич его помнил: с гнутыми ножками, в знакомый до боли нежный цветочек по английскому ситцу, замелькал вокруг бывшего предводителя дворянства, как на ярмарочной карусели — разом, внезапно и со всех сторон. Сначала его провезли на пролетке мимо спешащего на службу Воробьянинова-Смердинского, и сердце у того аж зашлось от внезапной радости. Он побежал было следом, но в боку уже через десяток-другой саженей закололо, заныло ушибленное когда-то колено, и Адольф Афиногенович безнадежно отстал. С беспризорной агентурой контактировать, невзирая на всю пройденную школу авантюризма им. тов. О.И. Бендера, он не умел, и лишь жалко ловил ртом воздух, точно выброшенная на берег рыба, наблюдая, как вожделенный предмет растворяется в золотой осенней дали. Седока, нежно обнимавшего стул, Воробьянинов не разглядел, увидел уже только стремительно удаляющуюся широкую спину.

В другой раз гамбсовский красавец всплыл в объявлении, наклеенном на все фонарные столбы и деревья по пути следования товарища Смердинского на работу:

«Міняю прекрасний стілець з палацу роботи майстра Гамбса на фісгармонію. Звертатися за адресою вул. Барикадна, 13».

— Что за дурацкий обмен! — кипятился он по пути к заветному стулу, на который хотел глянуть хотя бы одним глазком. — Совершенно неравноценный! Целая фисгармония против одного стула! Где это видано?

Фисгармонии у Ипполита Матвеевича не было. Денег на нее — тоже.

Надо ли говорить, что никакого стула по означенному адресу не оказалось, а разгневанная хозяйка жилища — крутобокая хохлушка, уже доведенная до точки кипения предыдущими визитерами, долго гналась за Воробьяниновым по раскисшей осенней грязи с ухватом, которым разок таки перетянула бывшего предводителя по сутулой спине.

— Возмутительное хулиганство! Я в милицию буду жаловаться! — клекотал Ипполит Матвеевич, отдуваясь и чувствуя в пораженной части тела все нарастающее жжение. Если бы он догадывался, кто в этот постыдный момент за ним наблюдает и как при этом искренне веселится, то почувствовал бы себя еще хуже. Разумеется, жаловаться он никуда не стал.

А после стряслось и вовсе небывалое: столь вожделенный Ипполитом Матвеевичем предмет меблировки сам собой материализовался… в кабинете его начальника, товарища Новопечатько! Как, откуда, по какому ордеру это сокровище возникло в скудно обставленной конторе «Искр Новой Зари», Киса не знал — был в отъезде по курьерским своим делам. И казалось бы, удача приплыла Воробьянинову прямо в руки, но… Проблема заключалась в том, что типография работала круглосуточно, при этом энергичный товарищ Новопечатько в редкие моменты своего отсутствия на рабочем месте запирал кабинет на три замка, на окнах же красовались решетки старой еще, дореволюционной работы, так что подобраться к стулу и запустить свои лапы в его пружинистое нутро Кисуля решительно не мог.

От близости сокровища Ипполит Матвеевич изнывал. Он придумывал, разрабатывал, и тут же отвергал очередной план похищения. Его пошатнувшийся рассудок рисовал ему порой совсем уж нереальные, дерзкие картины: вот он врывается в кабинет руководителя, мощным толчком сбрасывает тов. Новопечатько со своих мебелей, прижимает их к выправленной электросудорожной терапией груди и летит, летит по осенним харьковским улицам, едва касаясь грешной земли, как архангел… Впрочем, на этом моменте видение и обрывалось. Ноющее колено живо напоминало предводителю, что он не пробежит и ста шагов, как будет пойман, с позором изгнан со службы, и, возможно, вновь упечен в дом умалишенных. Выслушивать бредни местных императоров и отбивать ноги от притязаний собачек старорежимных поэтесс Воробьянинов не хотел. Он хотел стул. И решение он отыскал.