Тринити

— Ну ладно, замяли, — отмахнулся Бурят, начавший уже сосредотачиваться. — Пока все складывается удачно, — вел он операцию. — Судя по погоде, зима начнется без зазимков, это хорошо. Если выпадет снег, то уже не растает. Потому что лето было совершенно красным.

— Какая, к черту, зима? — всполошился Макаров. — Мы что, до зимы здесь лежать будем?

— Я в том смысле, что, если маятник пойдет в обратную сторону… как-то невнятно проговорил Бурят.

— Когда начнется отходняк, да? — переспросил Владимир Сергеевич.

— Да, что-то в этом роде, — отмахнулся Бурят. — Так вот, будет неплохо, если он совпадет с естественным потеплением и возрождением в природе…

— Ну, тогда давай еще по маленькой, — успокоился Макаров.

— Давай, — принял карму Бурят. — Самое главное — не сходить с линии и не терять сути, — посоветовал он Владимиру Сергеевичу, и они закинули каждый в себя еще по стакану спирта. — У меня есть все предощущения успеха.

— У меня после первой пока нет, — признался губернатор, — но с течением времени, думаю, проявятся. А теперь — на дорожку. Напомни мне, пожалуйста, еще разок, что и как нужно делать, — запросил он последние перед операцией ценные указания.

— Задача такая: отказаться от того, что страшно поманит, — не поленился ответить Бурят, язык которого уже почти не ворочался. — Успеть отказаться надо прежде, чем окажешься там. Ясно?

— Ясно, — взял под козырек Макаров. — Пока в памяти, буду сообщать обо всех зовущих голосах и видениях, — пообещал он. Это его желание подчиняться и докладывать проклевывалось из военных времен.

— Хорошо, — принял его слова к сведению Бурят. — Но в какой-то момент я могу не откликнуться.

— Тогда пойду на автопилоте, — сказал Владимир Сергеевич. — Главное не угадать, а знать свою дозу наверняка.

— Ну, давай на посошок.

— Давай и хватит, — забеспокоился и чуть не отказался губернатор, — а то у меня в глазах уже голые бабы мелькают, менты какие-то, горит вокзал. Не на тот канал сел, наверное, надо перестроиться.

— Ты бы спирт водой разбавлял, и было бы хорошо, — остепенил его Бурят. — Когда алкоголь рассосется, тело начнет голодать и мерзнуть, самая подходящая точка будет. Главное — не проморгать ее.

Чтобы войти в дрему, экспериментаторы по двадцать раз глубоко вдохнули и медленно-медленно выдохнули с последующей длительной, насколько возможно, задержкой дыхания. Упражнения требовалось проделывать, вытянув руки по швам. До самого затишья.

Первым отключился Бурят. Он насчитал девятнадцать вдохов и уснул. Владимир Сергеевич довел счет до двадцати пяти, сон не шел. Через какое-то время губернатор принялся тормошить ведущего, но тот ничего не слышал и в сознание не приходил. Тогда Владимир Сергеевич налил себе еще стакан, перекрестился, залпом выпил и начал считать по новой. На какой-то большой цифре он потерял счет и тоже поплыл.

Что за этим последовало, известно.

Глава 3 ОПОЗНАНИЕ

Благодаря завсегдатаю Прорехову кафе-клуб «Папарацци» превратилось в нормальную городскую точку с круглосуточной отстегнутостью. Под нежные шлягеры про инфицированное одиночество на подиуме всю ночь без устали вращались немногословные блондинки. Им на смену готовился кордебалет. Официант в форме отека кормил толстушек из труппы, которые в ходе танца решали для себя две задачи — где поесть и как похудеть. Как осложнение чье-то морской болезни, вдоль стен кафе плотно стояли аквариумы, в которых среди раковин и утопленных замков, между кустами валиснэрии и стрелолиста и под шапками риччии плавали русалки, преодолевшие планку неброской красоты. Клиенту оставалось только ткнуть пальцем, и нужную порцию вытаскивали сачком, с тем чтобы препроводить ее в постель на второй этаж.

Цельнотянутые девушки со смещенным центром тяжести составляли цвет и финансовую основу заведения. Они входили к клиентам через сердце, били с оттяжкой по карману и выходили боком.

Положив на казуальные моменты подъязычного моралите, Прорехов старался понять коммуникативный метаязык организованного им стрипа. Он рассматривал его как заместительную терапию, потому как виагре больше не доверял. От созерцания кафешных картин в органах Прорехова возникало легкое покалывание и подзабытое уныние, поскольку натурных мероприятий он в последнее время избегал. Он просто клубился, поощряя изворотливость танцовщиц, — совал в лифт, на ком был, да в альтернативный трусняк — сотку или свернутую в рулончик бумажную мелочь, чтобы выпирала.

А все четвертый сон Веры Павловны.

В атмосфере клубняка и полной постсовковой отвязанности Прорехов искал свой релевантный мутатив — простой подход к решению сложных задач. Поэтому каждое новое утро давалось ему с трудом. После ночных бдений в кафе Прорехов вставал как из могилы и зависал на депрессняке.