Тринити

Пока губернатор Макаров находился в состоянии клинической смерти, Прорехов находился в состоянии клинической жизни. Поутру, вместо того чтобы подниматься в офис, он вновь направлялся в кафе. Как Ленин в изгнании в эпоху роста, он усаживался за стол и вытягивал ноги на соседний стул, будто его донимал пяточный бурсит. Заказав две кружки холодного пива и пару сосисок по-баварски с горчицей и тремя скрюченными лентами бекона, он допускал к себе работных людей. Его вмиг обступала ожидающая прихода честная компания — Нидворай, Толкачев, Давликан. Секретарь Журавлева подносила две трубки — телефонную и курительную. Не вставая с места, Прорехов правил газетный бал — обрезал заусенцы ножичком для сигар и проводил менеджмент по управлению издательскими мощами. Так ему было удобнее — все находилось в приятной близости. Другой бы с ума сошел от наплыва дел, а ему хоть бы хны. Сюда же к нему являлись контрагенты, здесь подписывались договоры — все под рюмочку, почтительно и уважительно к людям.

Под вечер в кафе приходил Потак из почившей «Смены», затем подтягивались и другие клубни. Укос углублялся. Начиналась игра в карамболь.

В ходе столь ментального существования Прорехов часто ломался пополам прямо на бильярдном столе, и его на шести киях депортировали в галерею «Белый свет», чтобы уложить поперек гостевого дивана. Давликан ставил рядом в качестве ширмы какую-нибудь широкоформатный пейзаж, чтобы спящего было не особенно видно из центра галерейного зала.

Незаметно для себя Прорехов поселился на работе. Домой он попадал разве что случайно, когда терял бдительность и не успевать подать водителю иных команд. Друзей у него становилось все больше и больше. Он вызвал к себе на работу для собственного почтения одноклассника Пашу Крепышева из Горького Новгорода и однокурсника Юру Цапаева из Вольного Новгорода — чтобы те поняли, как вообще надо жить.

Находясь в столь уязвимом положении, Прорехов быстро подыссяк. Поддержка дружб требовала прямых затрат. Иногда платить было нечем. Тогда привязанности развязывались, и ситуация заставляла окружать себя все новыми и новыми кругами почитателей, которые относились ко всему всерьез до тех пор, пока не замечали, что этот анекдот уже рассказывался. Через некоторое время Прорехову требовался покой уже в таких количествах, в каких не получалось с вызванными для совместных дел друзьями.

Душеприказчиком Прорехова стал водитель, преданно сопровождавший его везде и всюду. Из-за большой концентрации в крови виски «Рэд Лэйбл» сам Прорехов уже не мог ездить за рулем.

Постепенно выяснилось, что пить с удовольствием и без всякого сожаления — это и есть его хобби. В университетской компании, понятное дело, пивали все, но со временем каждый своим путем ретировался к более щадящим дозам. Из всей команды Прорехов был единственным, кто задержался в дасовском детстве. Он не смог перейти от веселого общежитского дебюта к серьезному продолжению. Его давний мандраж по удержанию на плаву общего дела в тяжелые годы подъема так и не перетек в спокойное пользование завоеванной свободой. Прорехов продолжал думать, что он равен самому себе, и квасил по инерции. Почин — в среду в обед, в четверг — продолжение, в пятницу и субботу перигелий, в воскресенье — отход. В понедельник — на работу, сутки — ломка, и — все по кругу до полной одухотворенности.

Затянувшийся кризис Прорехова приносил окружающим все больше неудобств. Как и всякий пьяница, он концентрировал жизнь других вокруг своей проблемы, заставлял всех носиться с ним, как с младенцем. Ведь это приятно, когда тобой занимаются. Ну, и пусть бы занимались, лишь бы в душу не лезли, мыслил он.

Первой всерьез всполошилась Ясурова — поскольку была ближе к телу. Не выдержав, она перешла от просьб к ультиматумам и стала требовать от содруга полной спиртовой завязки. Попутно выставлялось пожелание не запускать глаза за пазухи встречных кошелок. Второе шло довеском, так как пережить дамские шалости Прорехова Ясурова была горазда, а вот выносить его бессмысленность в состоянии полного вкоса уже не хватало сил. Одно здесь было причиной, другое поводом. В зависимости от ситуации эти аспекты их совместной жизни менялись местами, что было вполне объяснимо — Прорехов пил, потому что искал счастья на стороне, а искал счастья на стороне, потому что пил.

— Что ты все дергаешься туда-сюда?! У тебя на меня-то сил нет! сказала Ясурова после очередного загула Прорехова. — Если так будет продолжаться, уйду с концами!

— Напугали жопу дрелью! — заорал Прорехов на все кафе, прибегнув к семантике локализованного конфликта. Его слегка декорированная натура не выносила совсем уж павильонных подходов к жизни. — На фиг, на фиг мелкими шажками! — стал он выпроваживать ее из кафе домой, чтобы не мешала отдыхать и работать. — Но прежде мне хотелось бы…

— А мне хотелось бы, чтобы тебе не только хотелось, — сказала она тоже достаточно громко, чтобы все слышали.