Тринити

Больше он не сказал ничего. Или в его "молодцы" вмещалось благодарности больше, чем туда мог вместить любой другой, или мужество на севере - дело более обыкновенное, чем в Нечерноземье. А может, причина была совсем иной.

Директор позвал к себе в контору Клинцова и Фельдмана. После обеда они пришли в барак нетрезвыми и вывалили на пол сетку денег.

Ростовчане развели руками, узнав про сумму, которую заработали "дикари". У "Факториала" за лето вышло впятеро меньше.

По завершении работ решили устроить баню. Но даже горячая вода не смогла ничего поделать с длинными и слипшимися от смолы волосами. Пришлось всем, за исключением Артамонова, который уже и так обкорнал себя, постричься наголо. Даже Татьяне. Стало понятно, почему все зэки и ссыльные в округе лысые. Не потому, что зэки, а потому, что бревна на севере очень смоляные. Альбиносу Нинкину можно было не беспокоиться. Из-за его лаун-стилистики светлые волосы на фоне зеленого лица - ему можно было и не стричься. Наличие на нем волос не делало его заросшим.

С леспромхозом АН-243/8 прощались немножко театрально. Вечером из засаленной спецодежды связали трехметровое чучело и подожгли. Пропитанная смолой ветошь занялась в один момент, и чучело еле успело отпустить с ладони висевшую в небе луну, как божью коровку, на счастье. Пылающий гигант из шмотья удивленно озирал "дикарей". Чему они были рады? Подумаешь, подержали в руках по двадцать вагонов леса каждый, что в этом веселого?!

Даже вонью сегодня не так густо тянуло из Приемной запани.

- В такой вечер могут запросто вырасти крылья! - потянулся Нинкин, имитируя недельного страуса.

- Не говори! - согласился Пунктус.

Веселости не мог нагнать даже Артамонов. Возвращаться было грустно. Поезд на Москву отправлялся в пять утра.

Пидор был единственным, кто проводил "дикарей" до вокзала. Он все лето продержался с отрядом, не отпуская студентов ни на шаг. И что его, столь самостоятельного, удерживало рядом? Может, то, что все с понятием относились к его необычной душе и не утруждали приступами чрезмерного внимания? Давали свободу в действиях? Или совсем не потому?

Но в вагон, когда поманили, Пидор сесть отказался. Он пробежал за поездом с полкилометра, дико мяукнул и побрел в сторону леспромхоза АН-243/8. Прощальный стон кота долго не мог растаять в утреннем мареве.

Пошел дождь. Крупные, совсем не осенние капли вкось чиркали по оконному стеклу, желая, наверное, вспыхнуть. Некоторым это удавалось, когда поезд пролетал мимо станционных фонарей. Параболические кривые, оставляемые каплями, зарисовывали окно. Резкости для созерцания заоконных полотен стало не хватать. Чтобы навести ее, гоняли по кругу "северное сияние" - смесь питьевого этилового спирта с шампанским. Гудели, как оттянувшие срок и откинувшиеся ссыльные, - плотно и по полной программе. Карты - напитки, напитки - карты. Единственное, что отличало знакомых Аля-поти от "дикарей", - у последних не было цели спустить все заработанное собственным горбом. Поэтому угощали не всех подряд. И не со всеми подряд садились за откидной ломберный стол.

В купе, где звеньевым был Фельдман, употребляли голый спирт, поскольку игристое все вышло. Раскрепостив всасывательную функцию, работники вяло метали банк, играя по копеечке во что-то среднее между сварой, секой и бурой. Играли на щелбаны. Кто выигрывал, отбивал по носу с оттяжкой. У Фельдмана нос был весь синий. Играли и трамбовали подброшенную Татьяной тему влияния спирта на потенцию и особенно на зрение. Вспоминались многие случаи из жизни, когда кто-то из знакомых то ли умирал от спирта, то ли становился импотентом, то ли напрочь терял зрение.

- Так это от технического, а мы пьем специальный этиловый, питьевой, успокаивал всех раздухарившийся Нинкин, понимая, что сенсибилизацию организмов уже не остановить.

- Все равно отрава! - отхлебывал мизерными глоточками Фельдман. Страшно!

По капельке, по капельке Фельдман накачался, как маркшейдер, и, прислонившись к стене, отключился с картами в руках. Сон его был крепок. Спирт скосил нашего ботана до полного укоса - тоны его сердца стали приглушенными - налицо была симптоматика абсолютного нажора.

Нинкин вырубил свет и стал подначивать участников игры:

- Ставлю еще! Удваиваю банк! - И, толкнув Фельдмана, произнес: - Твое слово! Ходи!

Фельдман не просыпался. В вагоне появились глухонемые торговцы порнографическими картами. Они разложили свой товар, все по нескольку раз туда-обратно просмотрели его, но покупать не стали - денег пожалели. Фельдман не просыпался. Подергивая верхней губой, он сгонял прочь назойливую генесскую муху.

- Да он, я вижу, болт на нас забил, - сообразил Пунктус.

- Ходи, а то за фук возьму! - сказала Татьяна громко в ухо Фельдману и шмыганула туда-сюда его калитку на крутом и мощном зиппере, который своей тяжестью заметно обременял его варенки. Гульфик Фельдмана не предназначался для выброса сублимированной энергии в пространство, разошедшееся со временем во взглядах на лампочку Ильича, - он играл роль предбанника - стучать три раза.