Тринити

Вот и общежитие. Четвертое от тополя окно - это наша комната. А теперь вовнутрь. Вы, бабуся, не смотрите на меня так - я не праздношатающийся. Просто я вернулся. Вы здесь явно новенькая. Тут в свое время дежурила Алиса Ивановна. Мировая старуха! Сколько с ней было сыграно боев! Не сбылась мечта Бирюка упразднить сиделок и передать дежурство студентам. Зайти бы сейчас в свою комнату и посмотреть, как там. Смена поколений! Как бодро звучат эти слова! И как грустно происходит это в жизни, перед самым входом в историю!

Почти рассвело. Теперь можно и в пойму. И когда успела зародиться исключительность этого неприметного со стороны лоскута земли? Только там понятие "полдня на песке, недвижно" обретало какой-то смысл и реализовывалось с полным счастьем. Песчаный обрыв, поросший ивняком и косо вдающийся в воду, преследует меня повсеместно. Каждая тропинка, куст и травинка имеют здесь свое особое имя. Память в любой момент может на ощупь изваять их в каком хочешь масштабе и последовательности. Мы запросто клялись щепотью песка, пригоршней воды и косынкой неба с этого лоскута...

При всей поспешности организма ноги украдкой медлят, оттягивают встречу. Наконец они вязнут в песке, и я ощущаю себя у цели. Разувшись, как при входе в дом, спускаюсь к воде. Ни души. Обстановка что ни на есть исповедальная. Шевеление воды мягко принимает на себя мой взгляд. Как на удивление легко плавалось в этом месте! На саженьках и другими вольными стилями. Но это мелочи. Почему ты, река, сжалась в такой ручей? Чтобы нагляднее показать мне, сколько утекло воды?

Я рассматриваю, глажу и отпускаю с ладони каждую отдельную секунду, занимаюсь индивидуально каждым мгновением, как теперь говорят, занимаюсь адресно.

Тройка ветров заходит на вираж. Коренной явно не вписывается в поворот, и его несет через пойму дальше. Словно декорации, в небе вывешиваются несколько туч. Это значит, в одном из явлений будет ставиться дождь.

Мы встретимся в двенадцать. Деревья протянут из былого свои ветки и, как птицы в стекла, будут биться листьями в тишину. Нам, избалованным памятью, казалось, что в саду еще не скоро будет осень и зря так сильно воспалились бутоны роз. Но она, эта осень, все-таки пришла.

Наш первый юбилей не чета большим и шумным. Это просто неумело и не поймешь под чем подведенная черта. Но, по достоверным слухам, жизнь одинаково прекрасна по обе ее стороны.

Я публикую эту главу, с тем чтобы читатель имел представление о прекрасных набросках, о серьезном и прочувствованном исходном тексте, легшем в основу моего повествования. Надеюсь, читатель поймет, насколько мне повезло с находкой.

книга II

повесть о деловой игре

"Избранные ходы"

издание второе, дополненное

Глава 1

ПРОЛОГ

Выход в свет повести "76-Т3" вызвал шквал писем и породил череду телефонных звонков от героев. Сначала они мелкоочагово и ни за что мордовали издателя. Когда тому надоело сдерживать натиск, он перевел стрелки на меня. Изведав мой e-mail, герои завалили меня злостными сообщениями. Весь сумбур возникал оттого, что все персонажи выступали в повести под реальными именами. А поскольку записки создавались автором "для себя, а не для печати", в них было много домыслов. Вот это надуманное, чего с героями не случалось отродясь, и подняло переполох, хотя местами оно было правдивей жизни.

До судов, конечно, дело не дошло, но нервы себе обе стороны потрепали изрядно - базальные мембраны едва не полопались.

Основными вехами расспроса героев были следующие: что я за самозванец и как посмел нарушить целостность группы? Меня обзывали лютым рогаликом и предлагали не разводить на мели честной народ. Грозили, что со мной разберутся, и что мне не удастся отвертеться. Одним словом, меня пытались назначить виноватым.

В ответ я рассказывал оправдательную историю про найденные записки. Герои выслушивали меня с недоумением - по их памяти, на протяжении учебы никто не обнаруживал в себе склонности вести дневниковые записи и вообще заниматься подобной ерундой. Все в какой-то степени были романтиками, но вот так запасть на мелкую канцелярию - подшивать прошлое - никому бы и в голову не пришло. По крайней мере, на людях.

Меж тем в результате пристрастных бесед я узнал, как на самом деле сложилась дальнейшая судьба Татьяны Черемис, Мурата Бибилова, Решетова, Матвеева, Пунктуса с Нинкиным, Усова, Марины, Фельдмана, Мукина, Гриншпона. Никто и впрямь не понимал, откуда возникла повесть о них - ведь я не то что не учился с ними, но и рядом находиться не мог. Татьяне вообще пришло в голову, что я собрал материал путем профессиональной слежки, копания в личных делах и подглядывания в замочную скважину. Единственный, кто не давил никакими вопросами, так это Гриншпон. Чтобы поиметь экземпляр с моей подписью, он прилетел аж из Канады, хотя и через Израиль, куда из белорусских Калинковичей перебрались его родители. Он, собственно, и открыл серию очных ставок. После него у меня побывали почти все герои. Они приезжали по двое, по трое, максимально им удалось сойтись вдесятером. Это было что-то!