Тринити

- Радики тебя там еще не задолбали? - спросил Артамонов. - А то подарим тебе свинцовую ракушку на хозблок!

- Отлично! Я приму подарок, - на чистом русском сказал Мурат. С Нинелью и множественными детками, плавно переходящих от чистого осетина - первенца до абсолютно белокурой дочки - последыша, Мурат чувствовал себя совершенно обрусевшим. Было заметно, что Нинель за годы совместной жизни сделала его совсем ручным и рецессивным, если не сказать больше - одномандатником. Нинель рожала без конца - Мурат не успевал растамаживать. Всякий раз после очередных родов, когда Нинель откисала в роддоме с разорванной промежностью - все дети получались далеко за пять кило, - он просил хирурга, чтобы тот при зашивании уширенной части делал пару лишних стежков.

Далее шел Миша Гриншпон.

- Слышь, чуваки, кочумайте! Достали с этим допросом! И своими дурацкими бумажками!

- Т-сс! Не болтай! - приземлил его Рудик. - Мы должны знать все твои вехи!

- Ну, хорошо, только ради того, чтобы не испортить праздник!

- Мотивы можешь не объяснять. Не ты же один испытал эдипов комплекс по отношению к матери-родине?

- После учебы работал в Питере, - начал Миша, - потом свалил в Канаду, иными словами - встал и принес немного вреда своей советской родине. Работаю в "Дженерал электрик", США, дом во Флориде, тружусь в Гамбурге, в командировке. Легко конкурирую с Россией, толкаю всякого рода Иракам разного рода энергетические проекты. Не женат. Перед улетом из Белоруссии поладил с одной дамой. Теперь у меня, оказывается, есть мальчик весом в сто кэгэ. Вот, резвится с остальными, опасаясь всех подавить.

- То есть, чуть что, НАТО с нами? - спросил Рудик.

- Конечно. В формате мы плюс они.

На курсы по изучению нас оттуда Гриншпон эмигрировал сразу после того, как надоело быть здесь. Но он не считал свой отъезд эмиграцией. У него был иной взгляд на это.

- Знаете, что такое настоящая эмиграция? - сказал он в завершение своей речи. - Вот когда ты уехал в детстве или чуть позже и узнаешь, что жизнь длится восемьдесят или около этого, - у тебя нормальная реакция на отъезд я молодой, до старости еще так долго, что не хочется об этом и думать. Все можно успеть - и родить, и посадить, и построить А вот когда ты в сорок лет оказываешься под Нью-Йорком, ты как бы рождаешься заново, но при этом узнаешь, что жизнь длится всего лет пятнадцать-двадцать и уже не успеть ни книгу написать, ни друга посадить - вот это эмиграция настоящая - ностальгия весны!

Переминаясь с ноги на ногу, своей очереди ждал Забелин. Как только Гриншпон доложился, Забелин развернулся вполоборота и продолжил тему:

- Забелин. После вуза, как положено, отработал по распределению, сейчас прозябаю в стряпке рекламы. Все ролики про пиво на первом канале... мои. Если у кого-то возникнет потребность в тиви - прошу ко мне.

Далее - со всеми остановками.

- Клинцов, - заговорил о себе и о поколении бывший комсомольский вожак. - Финансовый директор молодежного движения "Идущие рядом". Мы научились спать кроватями "не расстанусь с комсомолом", - продолжил он по бумажке ряд Фурье, задуманный режиссером праздника. Всем своим видом Клинцов наглядно демонстрировал, как застойная комса сумела временно подавить в себе императив призвания, чтобы потом, принюхавшись к сквознякам эпохи, продолжать неустанно все ночи напролет лепить образ в кремовой сорочке с комсомольской ретро-шнуровкой на волосатой груди. Он был образчиком популяция икс-генератов родом из Октября, которые смогли вовремя сориентироваться на полном ходу жизни. И вот результат - налицо повторная востребованность временем.

Затем, прихрамывая, к людям вышел Кочегаров.

- Наши дети уже выросли, - сказал он, вглядываясь в бумажку поверх очков. - Девочки убегают для освоения будущей профессии подзаработать на "Баунти", а мальчики, сняв штаны, по голове уже не гладят. - Он посмотрел на Дастина и подытожил свое выступление: - Все науки я бросил. Занимаюсь исключительно жизнью.

Кравец шел следующим по списку.

- Мы научились летать самолетами "Башкирские авиалинии", - процедил он текст из общественной нагрузки. - Посему живу в Израиле.

За ним вышла Марина.

- Кравец Марина, - сказала она просто. - Мы научились одеваться трусиками "прошла любовь", - читанула она свой листок и с неудовольствием бросила его в стоящую рядом урну. - Живу в Тель-Авиве, работаю в театре. Специально ко Дню грусти мы приурочили гастроли. Теперь играю "Жанну" по-настоящему. Вечером приглашаю всех на площадку, -махнула она рукой в сторону подиума, -мы покажем лучшие куски оттуда.

Только Марина смогла бы выдавить из своей случайной роли в студенческом театре целую жизненную платформу, забросив на фиг все эвольвенты и прочие железяки, относящиеся к профессии "турбиностроение".

Потом вышел Матвеев.