Триптих откровения

Я вынес из вагона два походных стульчика и поставил у флигеля, который располагался среди просторной поляны.

— Садись, брат Игорь, — предложил я, — сейчас подогреем тушёнку, вскипятим чаёк с горной душицей, и побеседуем. У тебя время-то есть?

— Есть, могу побыть до темноты.

Я развел огонь, поставил на железные прутья сковороду с тушёнкой и чайник.

А рядом походный чайник -

Старинная с накипью медь:

Шумит, как наш начальник,

Лишь бы шуметь,

— произнёс Игорь.

— Что, стихи слёту? — спросил я.

— Да нет, когда-то давно в нашей геологической ведомственной газетке опубликовали моё стихотворение, а рядом стихи другого автора, имя его я запамятовал, а строчки отложились. Вот так, оказывается, талантливые стихи бегут впереди автора, открывая путь к имени. — Тут взгляд Игоря задержался на краю поляны. — Вот она, и здесь появилась, — указал он на кошку, которая остановилась, уловив запах тушёнки. — Когда шёл сюда, она пересекала тропу.

— А- а, это знакомая нам — Кукошка, географы её так зовут. Каждые три месяца подкидывает своих слепых котят, и пропадает, географы их выкармливают и не знают, куда девать. Настоящая кошка-кукушка. Хорошо, что отдыхающие приезжают к озеру с детьми и забирают. А вот котов я здесь не видел.

Мы сидели у костерка, а впереди зеркальное озеро отражало отвесные склоны, покрытые кустарником и одинокими елями. Восточный склон был скалист, а под ним было скопление тех самых осыпей, на которых Игорь Юльевич увидел меня в бинокль с метеостанции.

— Вот стоит ель одинокая, а какая пушистая. Нет, наверное, нигде таких роскошных елей, как у нас, — проговорил с восторгом Игорь.

— Это верно, — не удержался и я. — Бывал я и в Сибири, и на Дальнем Востоке, и в Центральной России — нет там таких елей. Там ветки еловые, как ободранные волчьи хвосты, а у нашей тяньшаньской ели — ветки густые и пушистые, как мех чернобурок. Соткёт же природа такую волшебную душисто-пушистую вязь…

— Слушай, Юра, тогда у тебя на дне рождения я так и не узнал, вскрыла скважина золото или нет?

— Не напоминай, Игорёк, об этом. Шахлара видеть не могу, и не здороваюсь, хотя живем в одном доме. Ведь он, пока я ночью прикорнул, велел сменному мастеру бурить, как обычно, пневмоударником, не используя шламовки с коронкой. А чуть свет уехал в город. Девять метров проскочили без керна. Я собрал всю пыль, но анализ был отрицательным. — Сколько раз, — продолжал я возмущаться, — я пытался завести дружбу с буровиками — бесполезно. Ещё когда начинал работать, они хотели меня завербовать, раскрывая секреты халтуры. «Юра, — нашёптывали они, — ну кто узнает, бурилась скважина или нет, нарисуй её на бумаге, а деньги поделим пополам». Всякие варианты предлагали: то категории завысить, то метраж прибавить. А чуть зазеваешься, норовят надуть, используя мою слабость — веру в дружбу людей. Я, когда начинал работать в геологии, сразу решил для себя — быть верным профессии, потому что понял главное, если я совру, то те, кто пойдут после меня, могут пройти мимо чего-то очень важного, что таится в недрах.

— Видишь ли, Юра, буровикам платят за погонные метры, вот они и изощряются, чтоб заработать. Тут оценка работы должна быть другой.

— Да, ладно, Игорёк, разнылся я перед тобой. Как твоя поэзия? «Как твоя Эрато?» — спросил у меня однажды старый геолог с подвохом, думая, что я не знаю, что Эрато — это богиня поэзии.

— А ты знал? — спросил Игорь.

— Да нет, конечно, — засмеялся я. — Мне казалось, что Муза — богиня поэзии.

— Ну, вот и хорошо, теперь и я узнал, — сказал Игорь. — Находясь здесь в горах, у меня появилось стихотворение, могу и прочитать, ещё совсем свеженькое, ты будешь первым судьёй, внемли:

Курит Алатау туманом,

Вуалью укутан рассвет -

Нас в дали загорные манит

Таинственно-радужный свет.

Зазывно сияние красок,

А розовость будит мечты.

Что было — не стало напрасным,

Что будет — поймёшь с высоты.

И в общей сумятице мира,

Дай Бог, что б совсем не угас

Зовущий от дел суетливых

Рассвет, исцеляющий нас

.

— Я ведь так и не передал тебе свои обзоры поэтической почты, которые тогда на буровой обещал, можно было тебе их дать на дне рождения, но мне не пришло в голову, а ты так был увлечён Алиюшей, что тебе было не до них. Что касается этих стихов, то ты, как всегда, верен себе, они таят в себе философское осмысление. Не плохо. Дерзай, буду рад ещё услышать от тебя что-нибудь, — ответствовал я.

Подошло время, и Игорь Юльевич исчез в наступающей темноте так же неожиданно, как и совсем недавно возник.

Он и Она