Помню, после первого прочтения интимные любовные отношения вызвали во мне негодование, внутренний протест — так всё было непривычно, по-литературному непривычно. Второе прочтение заставило меня серьёзно размышлять о возможных физиологических проявлениях любви, тогда наступил момент осмысления всего, что происходило в новелле. А далее всё стало восприниматься, как вполне естественное и обычное. «Эти два старца, — пришёл к выводу я, — они же любят друг друга, хотя и своеобразно, но по-настоящему. Они восхищаются и любуются друг другом. А ведь это и есть истинная любовь! Они уже не могут, как молодые предаваться сексу, но хотят, и стараются не глушить в себе это чувство, а познавать его и далее, тем самым, не позволяя затухать плоти. Чего стеснятся-то, и кого: «Так будем же взаимно открыто жить, и наслаждаться, — кричат их души. — От этого произойдёт в нас возрождение, а не увядание.
— Интересно, интересно, — проговорил Игорь Юльевич — виновник моих новых восприятий любви.
Но я уже не мог остановиться и продолжал:
— «А как же отнесутся к рассказу мои близкие и знакомые?» — вдруг подумал я.
В общем, я сомневался: не хотел прослыть поборником «извращенцев», именно так они могли воспринять отношения моих героев — Игоря с Линой. Тогда я решил дать для прочтения рукопись новеллы своей дочери, тем более, что она была всегда первым судьёй и рецензентом моих предыдущих литературных творений. «Лучше уж я приму, — думал я, — суровые осуждения от неё, чем от кого-либо постороннего, тем более, что строже чем она, меня никто и не осудит, уж я-то знаю». И я отдал рукопись для ознакомления своей дочери, а сам в ожидании результата, уже грустил о своих литературных героях, которые в конце новеллы умирают. «Вот, — рассуждал я, — говорят, что любовь побеждает всё, а они, уже дорогие моему сердцу «развратники», ушли в мир иной. Ушли, и как говориться, не вернулись». К тому времени я уже дважды ходил в церковь и ставил свечки «за упокой рабов божиих Игоря и Лины».
— И вот я встретился с дочерью, — продолжил рассказ я, — и при встрече смущённо проговорил: «Думаю, ты не совершила оплошность и не показала мой последний опус дочерям своим — моим внучкам?
— О, ты напрасно на этот счёт, как говорят нынешние молодые люди, «паришься». Ведь они уже совершеннолетние и их мало чем можно удивить. Кстати, — продолжила она, — я своим студентам сказала так: «Недавно я прочла интересную новеллу, и у меня возникла мысль сказать вам следующее: — Каждое поколение должно уважать себя. Обычно старики говорят молодым: «Что вы можете знать о жизни, ведь вы ещё так молоды», а о стариках люди говорят: «Да ведь они уже отжили своё, что у них может быть интересного в настоящий момент». Так вот, я вам говорю: «Уважайте чувства любого возраста, и свои, конечно, тоже. В новелле я встретилась с необыкновенной любовью пожилых людей, оказывается, у них бывают такие страсти, что позавидуют многие молодые». — А тебе говорю, — обратилась она ко мне, — сейчас мало кого удивишь всевозможными эротическими всплесками. Помни, что во время язычества эротические чувства людей были предельно раскрепощены. Особенно это проявлялось в дни Ивана Купалы. Это хорошо показано в кинофильме Тарковского «Андрей Рублёв». И сейчас, по-моему, происходит возврат утраченных языческих амурных проявлений. Поэтому пиши смелее. Это же не педофилия, и не однополая сексомания. Это интимные взаимоотношения двух очень любящих друг друга людей. А чувства у влюблённых выражаются по-разному.
— Что ж, — облегчённо вздохнул я, — очень рад, что ты так отнеслась к моим героям. Ты вселила в меня уверенность, ведь я не мог решиться издать эту эротическую новеллу.
И всё-таки я опубликую её с пометкой «60+», пусть читают люди преклонного возраста, при этом попытаюсь оградить себя от респондентов, чрезмерно зашоренных гранями мнимой нравственности.
* * *
— Ладно, Юра, важно то, что новелла состоялась, — сказал Игорь, — тебе удалось удачно использовать мои записи и наши прообразы. А как она будет воспринята окружающими, покажет время. Мне кажется, всё станет на свои места — границы дозволенного расширятся. Ведь любовь — это тайна, вечная тайна и должна проявляться по-разному.
— Интересно, какие теперь у вас отношения? — поинтересовался я у Игоря Юльевича. — Такие же страстные и непредсказуемые?
— Да нет, Юра, они другие. Но отражают те же непреходящие, вернее не проходящие отношения взаимного тяготения. Мы теперь просто оберегаем друг друга.