Тришестое. Василиса Царевна

– А я и есть лягушка, – звонко засмеялась Василиса, шкурку свою с пола подхватила да царевичу под нос сунула. – И корона у меня с рождения самого, почитай, – на голову себе указывает.

– А как же… – вконец растерялся Иван Царевич, шкуру лягушечью из рук девичьих принял, мнет, разглядывает. Посуровел лик его, поднял он глаза на Василису: – Ты что ж, головой больна, шкуры всякие непотребственные на себя натягивать да в болотах сидеть, над молодцами измываться?

– Охолонись, Иван! – в тон ему Василиса отвечает, кулачок в бок уперев. – То не я удумала, а Кощей злобный, чтоб ему икать не переикать! Захотел он меня в жены взять, да отказалась я. Вот он меня на десять лет в шкуру эту и нарядил.

– Ох, прости дурня непутевого, – смущенно отвечает Иван Царевич, – что запросто так оскорбил-обидел. Не знал я.

– Да будет тебе ужо, – улыбнулась ласково Василиса и на злобную морду Квакину случайно взгляд бросила. А из Кваки уж едва пар не валит.

С перепугу али от злобы-ненависти, но Квака никак не могла в себя прийти. Коль пришла бы, так вмиг порядок бы в дому навела, бусинку кинув. А тут, мало неприятность со шкурой вышла, так еще и Иван Василису воочию узрел, чтоб ему пусто было!

А Иван Царевич взгляд Василисин перехватил, за дверь глянул и во второй раз обмер. Сидит знакомая ему лягуха, задом бабьим на манер собаки виляет, в стену им толкётся да Ивану Царевичу глаза круглые строит.

– Не кверь ей, – говорит Квака. – Я твоя Квасилиса. Чвай, не узнал?

Не поверил ей Иван Царевич, усомнился. Да и как можно жабе какой-то противной верить, тем более с такой странной наружностью.

– Ты того, – отвечает ей Иван Царевич, – говори да не заговаривайся, – а сам к Василисе обернулся. – Кто енто такая будет? Еще и с таким вот бесстыдством, – развел он руки широко в стороны.

– Квака то, дочь Кощеева, – пожала плечиками Василиса.

– А коли и твак, то что? – из-за дверей вопрошает Квака. – Я стрелу ту подобрала! Андрон, подтверди.

– Гм-м, – прочистил горло Андрон и замялся.

– Андрон? – голос Кваки дрогнул в предчувствии недобром. – Чвего молчвишь-то, слуга мой кверный?

– Ужо слуга? – кхекнул Андрон, головой дернув. – Ну и дела! А сказывали, будто холоп, быдло.

– В запале то вырвалось, – залебезила пред Андроном Квака. – Твы уж не серчай, а? Чвин твебе большой двам, чес-слово!

– И даром не надь мне чинов ваших болотных, а токма устал я от вас, Ваше Высочество!

– Лягушачье, – привычно поправила Квака.

– Да хоть собачье, – фыркнул Андрон и голову отвернул. – Стрелу Василиска сыскала, п энта морда зеленая у ей из рук… то бишь из лап вытянула.

– Ах, тва-а-ак! – разозлилась Квака, придя наконец в себя. – Твак, значит? Вот я сейчас… – потянулась она к бусам, что на шее висели да лягушечьей лапой никак ухватить их не может.

– Ах ты, стерва болотная, – набрал в грудь побольше воздуха Иван Царевич, руки расставил и на Кваку попер.

– Не тронь меня! – Лягушка от испугу в уголок забилась. – Убвери лапвы! А-а, убвивают!!!

– Да я ж тебя, квакалка ты пустая… – Иван Царевич шутя сгреб лягушку за бусы. Квака рванулась, нитка лопнула, и камешки просыпались, заскакали по полу.

– Берегись! – крикнула Василиса. – То волшебные бусы! Коли слово молвит…

А Квака уж рот разевает. Вот сейчас она за все обиды отыграется, душу отведет. Но Иван Царевич, не будь дурак, шапку с головы схватил и в пасть лягушке сунул. Вся вошла, шапка-то, без остатку.

– Вот так! – отряхнул он руки. – Пущай квакнуть теперь попробует.

А Квака глаза таращит, головой мотает, лапками сучит – никак от шапки избавиться не может.

Иван случайно на шарик один наступил, под ногу подкатившийся, а шарик-то возьми и лопни громко.

– Уф-ф! – схватился за сердце Иван Царевич. – Чтоб тебя перевернуло да прихлопнуло.

– Ы? – только и сказала лягушка, как ее высоко, к самому потолку, подбросило, повернуло в воздухе пару раз и к полу знатно приложило – едва дух из Кваки напрочь не вышибло.

– Это чего такое было? – удивился Иван Царевич, затылок почесав.

– Сказала же: волшебные бусы то, – вздохнула Василиса.

– Ах, вон оно что! – протянул Иван, заулыбавшись, а Квака забилась на полу, лапками задергала, мычит.

Иван Царевич поискал глазами другую бусину, улыбнулся страшно и ногу опустил.

– Шоб тебя расплющило да скатало, жаба ты противная.

И правда! По Кваке будто катком каким проехали, так она истончилась, а опосля еще и в рулончик аккуратный скаталась. Шевелится рулон, изгибается, шипит.

Понравилась забава та Ивану. Еще одну бусину ногой подкатил – и хлоп!

– Шоб тебя на куски разорвало да кое-как слепило!

Тут даже Андрон побледнел, так страшна Квака перелепленая на новый лад оказалась, да и Василиса за плечом Ивановым вскрикнула. Но Иван Царевич уже не мог остановиться: когда еще так позабавиться – душу отвести случай выпадет. Горошины ногой подкатывает, носком сапога хлопает и слова жуткие говорит: