Тришестое. Василиса Царевна

Василиса только плечиками пожала, а сама договор Кваке подсовывает, мол, учить просила, так я и учила, а коли танцор плохой, тут уж ничего не попишешь – ставь галку!

Повесила Квака плечики, галочку скрепя сердце подмахнула. А Василиса глядь на шкуру – тут она, проклятая, все еще на сундуке лежит. Ничего, говорит, не понимаю. Галочки на договоре перечла. Ровно три галочки, ан шкура никуда не девается! А Квака вовсю хохочет, живот надрывает.

– Дура ты, Василиска. Да неужто я надуть тебя не смогу? Договорчик-то внимательно читать надо!

– А чего с ним не так? – уставилась в договор Василиса.

– А ты прочти, – Квака ей говорит и пальчиком на нужное место указует: «зачесть остаток срока до единого дня».

– Ну?

– Баранки гну! До единого дня, до одного то бишь. Так что – иди гуляй, Вася! – и опять хохот жуткий издала. – Денек тебе лягушкой всяко побыть придется.

Расстроилась Василиса, нос повесила, а Квака хохочет, остановиться не может. Еще бы, такую подлость провернула, аж на душе легко стало. И тут глядь случайно в окошко – Иван Царевич идет! Забыл чего али просто возвернуться решил. Заметалась Квака по комнате, шкуру свою схватила со стола да за печку шмыгнула. Лезет в шкуру, пыхтит, а Андрон сидит, ногти грызет, холодным потом обливается.

И тут – хрясь!

Застыла Квака, шелохнуться боится. Василиса насторожилась, а у Андрона и вовсе душа в пятки ушла, белее мела стал.

– Чего это было? – спрашивает Квака.

– Энто, матушка, видать, половичка где скрипнула али ступенька, – нашелся Андрон.

– Ой ли? – усомнилась в словах его Квака Кощеева.

– Не сумлевайтесь, государыня! А чего ж еще-то?

– Ну, раз так, – из-за печки донеслось. Облачилась Квака в шкуру, из-за печки выползла да на Василису набросилась. – Чвего встала? Дуй шквуру натвягивать.

Василиса будто не торопится, на Кваку глазами странными поглядывает и щеки раздувает, губы кривит-сжимает, будто смех ее вот-вот разберет. Не понял Андрон, в чем дело, а как на Кваку взглянул пристальнее, так и заржал почище коня. Ну и Василиса за ним следом, хохочет звонко, заливается. А Квака глядит то на одного, то на другого и понять не может, в чем дело.

– Да ты на себя-то глянь! – сквозь смех выдавила Василиса.

Квака кое-как глаза назад скосила и так и обмерла: матерь Божья! Вся зеленая, лягушчатая, а зад как есть бабий, из зелени в белизну девственную плавно перетекает, словно в прореху какую торчит. Срамотища!!! Завертелась лягушка на месте, закружилась, потом вспомнила об Андроне, к стене задом ластится, не видно чтоб было.

– Твы чвего этво, гвад таквой, со шквурой моей натворил? – у Андрона спрашивает.

А Андрон от смеха давится, слезами брызжет, слова вымолвить не может. Квака же желта глазами стала, лапками гневно топочет, пятнами бурыми вся пошла, даже зад белый пятна те не миновали.

– Так ить, государыня, – вымолвил наконец Андрон, слезы утираючи, – вы, верно, дернули сильно, шкурка-то, чай, и по швам пошла.

– Чтво твы мелешь? – пуще прежнего взбеленилась Квака. – Квакие у ей швы?

– Откуда ж мне знать, – гнет свое Андрон. – Шкура ваша, а не моя.

– Ох, гворе-то квакое! – запричитала Квака, на зад свой косясь. – Чвего ж делать-то твеперь. Шквурка этва Кощвеем-батюшквой дарена на вечные времена.

– Делов-то! Новую попросите, – советует Андрон, губы жуя, чтоб не расхохотаться вновь.

– Да твы гволовой, что ль, ударился? Ту шквуру отвец мой год кволдовал да месяц да двень еще.

– Вам виднее, – только плечами пожал Андрон, а сам в окошко поглядывает. – А Ивашка-то рядом уж сопсем. Быстрее думайте, Вашество, чего да как.

– А ты, – Василиса говорит, – бусинку кинь. Авось, и выйдет чего.

– Квакую еще бусвинку! – взъярилась Квака. – Подавай свою шквуру!

– Да за ради бога. Забирай! Нам она и даром не надь, – фыркнула Василиса и отвернулась.

Квака опять за печку спряталась, старую шкуру содрала, в Василискину лезет, никак влезть не может – то ли бедра широки, то ли ноги длинны, то ли еще чего не умещается. Бросила она шкуру Василисину, плюнула на нее, а Иван Царевич уж по ступенькам топочет. Нет, чтобы в платье обрядиться и Василису из дому выгнать, так Квака с перепугу опять в шкуру свою с рваной прорехой на заду забралась, а тут и Иван Царевич дверь в самый раз отворил. Квака за нее и забилась. Но не приметил Иван Царевич Кваки болотной, а упал его взгляд на Василису, посредь комнаты стоявшую. И так сердце у него захолонуло от красоты девичьей, что долгую минуту слово вымолвить не мог.

Глава 8. И будет тебе дальняя дорога…

– Кто ты, красна девица? – Иван молвит.

– Василиса я, – просто отвечает та, а Квака ей лапками машет, чтоб убиралась, значит, отсюда подобру-поздорову. Но Василиса на знаки те внимания не обращает, царевичу глазки строит.

– Василиса? Еще одна? – удивляется Иван Царевич.

– Почему, еще? Одна я такая Царевна Василиса.

– Как так? – не поверил ушам Иван Царевич. – Ты меня, девица, не путай. Василиса лягушкой была, а ты ну нисколько на нее не похожая. И корона вон, на голове. Не было короны-то.