Тришестое. Василиса Царевна

Сказано – сделано! Набрала Глафира шерсти несколько мотков, спицы в руки взяла, нитку на них намотала, а чего дальше делать, сообразить не может: не идет из-под спиц вязание, хоть ты тресни! И так спицей о спицу стучала и этак ими вертела, да по-разному в руки брала – нет рубахи, и все тут. Измучилась Глафира, бросила спицы – видать, дрянные попались! – за крючок взялась. Кое-как петельку за петельку зацепила с десятого раза и пошло дело. Тянется к крючку нитка, а из-под крючка материя идет: вкривь-вкось, правда, но лиха беда начало. Только вот медленно дело-то у Глафиры выходит, сноровки нет, а до утра времени не так много осталось. Стала Глафира петельки пошире делать да перехлесты подлиннее, дело сразу в гору и пошло: что ни минутка, то сантиметр приросту – во как! А красотища какая выходит, самой на загляденье.

Враз покончила она с рубахой, за штаны принялась. Поджимает время, торопится Глафира, петельку на петельку набрасывает, того и гляди не поспеет. Вот уж и заря в окне полыхнула. Сделала Глафира последний замах крючком, узелок кое-как завязала и без чувств на штаны рукодельные повалилась. Умаялась Глафира, сморил-таки ее сон…

Если девицы и старались да кой-чего и понатворили, то Квака и вовсе шитьем озадачиваться не стала. Как вернулась с Иваном Царевичем в покои его, так и уложила жениха своего спать-почивать, прерванный сон досматривать. И только уснул Иван Царевич крепким сном, так тут же Василису-лягушку к себе со двора позвала и наказ дает:

– Рубахва к утрецу нужна. Да смотри у меня, швоб ладная квышла.

– Рубахва твак рубахва, – повела плечиками лягушка. – Нам все едино.

– И то кверно, – согласилась Квака. – А я на двор пойду, квомаров с мухвами пошамкваю.

– Пойди, пойди. Толькво под ногвами не путвайся, – молвит ей Василиса-лягушка.

Надулась Квака, брюхо бледное выставила, но ничего не сказала – не время сейчас отношения выяснять. Вышла во двор, в лужу широкую забралась и принялась комаров языком шлепать. А сама на окно поглядывает, что-то там Василиса делает.

А Василиса тем временем в прелестницу преобразилась, шкурку лягушечью в сторонку отбросила да за работу принялась. Перво-наперво к окну подошла, в который луна полная заглядывала. Ухватила она лучик один, на себя потянула. Изогнулся лучик, дернулся, а Василиса тянет-потянет его. Потом на веретено намотала, крутнула. Вертится веретено, по столу волчком гуляет, нитку лунную на себя наматывает. А тут уж и второе веретено рядом скачет, и третье, и четвертое. И на каждом из них свой лучик-ниточка: один ярче и светлее, другой потемнее, с тенями, третий с блестками звездными, а четвертый и вовсе невесомый, почти прозрачный. Вертятся веретена, от ниток распухают. А Квака внизу сидит, от злобы лютой да от зависти лопается, комарами-мухами плюется. Андрон же к щелочки дверной потайной припал, глаз отвесть не может – отродясь такого чуда не видывал!

Но то ли еще будет!

Смотали веретена нитки лунные, на стол легли клубками. Василиса тут как тут: нити пальчиками подхватила, подкинула, ручками повела, так нити рядами укладываться начали, в материю сверкающую сплетаться.

Растет материя чудесная прямо на глазах, как очи бесстыжие Андроновы, может, чуть быстрее. Вот уж и готова ткань невесомая, дивная. Василиса кроить ее взмахами рук взялась: пальчиками водит, на полосы нужные рассекает. Ткань кусок к куску ложится, как надо, нитями сшивается, вот и рубаха на стол легла, а за ней и штаны. А тут и кафтана черед пришел. А как и тот на стол лег, Василиса света звездного разноцветного с неба похватала, узоры пышные на кафтане им выложила.

Захлопнул рот Андрон, а Василиса уж опять лягушкой обернулась. Толкнула она дверь, Андрону в лоб заехала, посторонила и по лестнице вниз запрыгала, будто препятствия никакого не приметила.

Сидит Андрон на верхней ступеньке, шишку свежую на лбу трет, а Василиса-лягушка до Кваки доскакала и донимать взялась:

– Принимай работву да галочкву ставь!

Квака настолько зла была, что даже проверять не стала, так договор галочкой подмахнула. Василиса бумагу важную спрятала и в кусты.

Воротилась Квака наверх так толком и не поевши – злющая-презлющая, пуще прежнего, а тут и Андрон под руку:

– Да будет вам, государыня: одежа – не пирог какой, да и не царское энто дело, тряпки шить да булки месить! – а сам в бороду скалится, морду воротит, чтоб, значит, Квака ничего не заметила.

– Пошел прочь! – квакнула на него лягушка-Кощеевна.

Андрон выскочил на лестницу, дверь за собой прихлопнул и ну смехом давиться. А Квака вещи со стола скинула и лапками топтать их принялась, да только ничего не делается вещам тем – хоть бы пылинка одна пристала. Ясное дело, какая пыль к свету чистому пристать может!